Блуда и МУДО
Шрифт:
– Ур-родцы!…- плакала Розка, жадно целуя любого, попадающегося ей в руки.
Соня спрыгнула со шпал, но стеснялась вклиниться в суету и стояла в стороне, закрыв ладошками рот. Глаза её были такими мокрыми, будто она провожала упырей по меньшей мере в Сибирь.
– Ничего не забыли?… – метался по перрону Костёрыч. – Отойдите от рельсов!… В электричке осторожнее!… Окна не открывайте!… Если чего-то в лагере оставили, я привезу, не беспокойтесь!…
Наташа Ландышева балетным шагом подошла к Моржову и вежливо сказала:
– До свидания, Борис Данилович! Спасибо за лагерь! Привстав на цыпочки, она культурно поцеловала Моржова в челюсть куда-то снизу и сбоку.
Банкет в честь закрытия лагеря подразумевал подогретое вино и жареные на костре сосиски. Моржов развёл огонь, потоптался вокруг, наблюдая, а потом исчез, оставив у костра шумно хлопочущих и смеющихся девок. Моржов искал куда-то запропастившегося Щёкина.
В холле жилого корпуса было уже темно, словно сумерки наступили здесь раньше, чем под небом. Вдоль стен громоздились тюки со спальными мешками и клеёнчатые сумки с неизрасходованными продуктами. Розка уже распределила продукты между всеми поровну. Щёкин сидел у окна и курил, глядя на неяркий закат.
– Чего загрустил? – спросил Моржов, присаживаясь напротив.
– А чего радоваться? – пожал плечами Щёкин. – Вернусь домой – прежняя бодяга начнётся. Город. У Светки в голове опять марсиане приземлились. Тоска зелёная. Здесь хоть Сонька есть…
– Ежели у вас любовь, так Сонечка и в городе никуда от тебя не денется, – заметил Моржов, закуривая.
– А где мне с ней в Ковязине встречаться? На каруселях? – Щёкин ожесточённо сплюнул прямо на пол.
– Я могу вам свою комнату уступать.
Щёкин подумал, отвёл взгляд и ответил с усталой злостью:
– Не переборщи. Ты и так мне уже до хрена всего уступил.
– Ты это о чём? – серьёзно спросил Моржов. Щёкин затянулся сигаретой так, что она истлела до половины.
– О Соньке, – честно сказал он. – И спасибо тебе за неё, кстати.
– Не стоит благодарности, – холодно произнёс Моржов.
– Я ведь на тебя не в претензии… – помолчав, сказал Щёкин. – И допытываться ни у тебя, ни у Соньки ни до чего я не буду. Кто с кем трахался – это не важно. А самолюбие и заровнять можно.
– Если хочешь совет от друга, то могу дать, – осторожно произнёс Моржов. – Заводи женщину, чтобы тешить её самолюбие, а не своё. Своё самолюбие всё равно всегда безутешно.
Моржов чувствовал всю горечь Щёкина, но не считал себя виноватым. Он и сам, как Гумберт – Лолиту, взял Сонечку уже распечатанной. Но его это только удивило, а Щёкина – уязвило.
– Дорого бы я заплатил, чтобы узнать, почему Сонька дала… – мрачно и как-то отрешённо заметил Щёкин.
– Этот взнос не в мою сберкассу.
– Чистосердечное признание – кратчайший путь за решётку, – понимающе усмехнулся Щёкин, ввинтил окурок в консервную банку, служившую пепельницей, и встал.
Моржов подумал, что Щёкин решил оборвать разговор и уйти. Щёкина, конечно, покоробила форма моржовской щедрости, но Моржов не мог сердиться на щёкинскую обиду, потому что он действительно всё-таки немножко отъел от подарочного тортика. Но иначе Щёкину вообще ничего не досталось бы.
Но Щёкин не собирался уходить. Он подошёл к стене, на которой белел планшет «План эякуляции», вытащил из него ватман со схемой жилого корпуса и вернулся обратно. Сев на свой стул, он положил ватман себе на колени чистой стороной вверх, извлёк откуда-то огрызок карандаша и принялся чего-то писать и чертить.
– Я у тебя ничего не спрашиваю, – повторил он, разъясняя, – а просто экстраполирую в прошлое ход событий настоящего. Логику «ты трахался с Розкой, трахался с Миленой, значит, и с Сонькой тоже» я отметаю по причине её отсутствия. Я рассматриваю общий ряд твоих деяний… Весь цикл… Одни и те же ситуации, одна и та же последовательность. Для наглядности я свёл всё в таблицу. Ознакомься с этим сценарием галлюцинаций. Читать в памперсе!
Моржов принял у Щёкина ватман и, сощурившись, уставился в строчки. Щёкин бросил карандаш на подоконник, откинулся на спинку стула, снова закурил и начал комментировать:
– Исходное условие общее. Ни Розка, ни Милена, ни Сонька никого не любили. Завязка конфликта: закрытие МУДО. Оно создало девкам угрозу для их благополучия или статуса.
– Милене ничего не угрожало, – возразил Моржов.
– Угрожало, – не согласился Щёкин. – Антикриз – это журавль в небе. Ухватишь его или нет – кто знает?… И девки дружно взяли курс на самоспасение. У кого на сколько хватило ума. Милена решилась согласиться на протекцию Манжетова. Розка решилась выйти замуж за Сергача. А Сонька поддалась на уговоры Лёнчика.
– Сонечка ещё не поддалась, – опять возразил Моржов.
– В таблице приводятся только объективные данные. Мало ли что Соньке было как-то неудобно заняться проституцией. Лёнчик бы её всё равно дожал. Или ты считаешь иначе?
– Не считаю, – вздохнул Моржов.
– Чтобы заглушить голос здравого смысла, девки подыскали себе оправдания, – продолжил Щёкин. – Эти оправдания по ошибке я принял за порвавшегося на три части инопланетянина. Милена вооружилась самомнением успешной женщины: мол, победителей не судят. Розка вооружилась разочарованием в мужиках: мол, пусть хоть чем занимаются, лишь бы свою печь обезбабили. А Сонька, будучи дурой, просто затупила: мол, не ведаю, чего творю. С такими установками можно было включать зелёный свет Манжетову, Сергачу и Лёнчику.
Моржов уже всё понял в таблице и только молча кивал.
– Но тут появился ты, – Щёкин в сумраке указал на Моржова горящей сигаретой, – и всё поменял. Точнее, параллельно смысловой структуре девок выстроил свою смысловую структуру. А затем вытащил девок из их структуры и встроил в свою. Акт перехода из структуры в структуру – это половой акт. Если он был с Розкой и Миленой, и Розка с Миленой далее оказались встроены в твою структуру, то следует считать, что подобный акт был и с Сонькой, так как Сонька тоже встроена в твою структуру.