Блуда и МУДО
Шрифт:
Прямо с раннего утра Розка накормила трудных завтраком, и Аркадий Петрович увёл их за Талку. Кажется, трудные завалились в траву досыпать – во всяком случае, ничего похожего на бейсбол Моржов в бинокль не увидел. Но предпочёл не дёргаться. Петрович обещал не подкачать, а сигнал к началу бейсбола – ракета Гонцова.
Гонцов был отправлен на дорогу ровно в девять.
Все, кто оставался в Троельге, сидели вокруг стола под навесом и смотрели на ельник – словно в привокзальном буфете в ожидании поезда.
– Взлетает красная ракета… – промурлыкал Моржов. – Подъём, господа. Комиссия прибудет через три минуты на первый путь. Прошу всех занять свои места у бойниц и амбразур. Дети и женщины идут в атаку впереди всех.
– Ну, ни пуха… – нахлобучивая панаму, пожелал всем Щёкин.
Щёкин и Костёрыч пошагали вдоль Талки вниз по течению. Розка, Сонечка и Наташа Ландышева пошли в кухню. Упыри направились к козлам, на которых уже лежала приговорённая к распилу шпала. Милена печально посмотрела на Моржова.
– Момент истины, Боря? – тихо спросила она.
– Апофеоз лицемерия, – возразил Моржов, бросил на землю окурок и шаркнул по нему подошвой.
Приплюснутая тёмная «тойота» Манжетова вкрадчиво вкатилась на волейбольную площадку, словно летающая тарелка. Дверки открылись, и комиссия полезла на свет. Прогноз Моржова сбылся на все сто. Проверять обвиняемых Манжетова, Шкиляеву и Каравайского приехали сами обвиняемые, а также две дамы из областного департамента образования. Одна дама была молодая и подвижная, в больших очках и бейсболке (как раз в тему), а другая – уже в возрасте и грузная, с цветастым платком на плечах.
– Какая прелесть!… – вертя головой, сразу восхитилась молодая. – Деревья, река, воздух!…
– …наш лагерь «Троельга»! – продолжала тарахтеть Шкиляева, не замечая приближающегося Моржова. – Это жилые корпуса, столовая с верандой, умывалка, спортивная площадка, туалет… Борис Данилович, а где дети?
– Здравствуйте, – сказал Моржов.
Манжетов хмуро кивнул и перевёл взгляд на Милену. Пожилая дама поджала губы. Каравайский Моржова не слышал, страстно вперившись в домик, где стояли теннисные столы.
– Здравствуйте! – жизнерадостно отозвалась молодая дама.
Моржов подождал, не представит ли Шкиляева его – комиссии, а комиссию – ему. Но Шкиляева обошлась без церемоний.
– Дети-то где? – напомнила она.
– Гуляют, – хладнокровно ответил Моржов.
– Как?! – поразилась Шкиляева, словно вокруг Троельги расстилались минные поля. – Почему не в лагере?!
– Они здесь уже двадцать восьмой день, – максимально внятно сказал Моржов. – Им здесь уже немного наскучило. Мы развлекаем их прогулками по окрестностям. Под нашим надзором.
– Дети не будут вам сидеть месяц на одном месте, – изнурённо, словно талдычила об этом уже сотню раз,
Моржов не сообразил, чего ответить. Он ведь сказал то же самое, но почему-то вдруг почувствовал себя виноватым.
– Какой вы загорелый! – восхищённо заметила ему молодая.
Моржов в признательности слегка поклонился.
– Давайте осмотрим лагерь! – бодро предложила Шкиляева.
– Начнём с того корпуса! – Каравайский тотчас указал на домик, где стояли его любимые теннисные столы.
Пожилая дама устало вздохнула и слегка повернулась к домику, в который рвался Каравайский, но увидела упырей, пиливших шпалу. Даму словно парализовало. Моржов тревожно посмотрел на упырей в бинокль, но ничего особенного не заметил.
– Это кто?… – потрясённо спросила гранд-дама.
– Дежурные, – ответил Моржов и на всякий случай ещё раз посмотрел на упырей в бинокль. – Пилят дрова: готовить обед.
– Дети?… Пилят дрова?… – едва слышно переспросила дама-гранд. – У нас что, рабовладельческий строй?
– Нет, у нас печное отопление, – ответил Моржов.
– Я же привозил два баллона газа! – взвился Каравайский.
– Они закончились, – скромно сказал Моржов.
– Надо было сообщить администрации! – зыркнула на Моржова Шкиляева. – Жалобы в область вы писать можете, а своему начальству сказать не можете!
– Мы бы свозили баллоны на зарядку! – негодовал Каравайский за неиспользованный шанс. – Заодно и столы бы увезли!…
– Я в детстве так любила пилить дрова!… – мечтательно поделилась со всеми дама-джуниор.
Моржов оглядел её внимательнее. А дама-то была ничего себе. И не дама, а девка, ровесница Моржова, не старше. И без кольца на пальце. И без лифчика под блузкой.
– А я никому ни на что не жаловался, – сказал Моржов.
– Я ничего не понимаю… – тихо и сокрушённо призналась дама-гранд, перекрещивая концы платка на груди.
– А кто жаловался? – тотчас вцепилась в Моржова Шкиляева.
– Письмо было подписано Чунжиной, Идрисовой, Опёнкиной! – весело сообщила джуниорка.
– Это не важно, – тяжело произнёс Манжетов в сторону, продолжая глядеть на Милену.
– Я-а-асненько, – с угрозой заключила Шкиляиха, проигнорировав слова Манжетова.
– Это не важно! – раздражённо повторил ей Манжетов.
– А это что? – вдруг опять поразилась гранд-дама. Она указывала на шеренгу умывальников. Моржов еле сдержал порыв осмотреть умывальники в бинокль.
– Это умывальники, – неуверенно сказал он.
– Я вижу, что умывальники! – ответила гранд-дама.
Моржов не знал, что ещё сказать. Вся комиссия замолчала, отыскивая в облике умывальников что-нибудь удивительное.