Блуда и МУДО
Шрифт:
– А кто мог украсть? – допытывался Моржов.
– Ты! – яростно крикнула Розка и зарыдала более бурно.
Друиды, конечно, могли позариться на спальники, начал рассуждать Моржов, они ведь всё время повсюду ходили по Троельге… Но для них красть спальники – значит потерять доступ к телу Моржова, а друиды не могли себе позволить терять ВТО. Спальники могли утащить и упыри… Но, с другой стороны, безумные упыриные мозги не сообразили бы, как извлечь из спальников выгоду. Да и не ворюги упыри были, хоть и шпанята.
– Щёкин, это не ты спёр? – спросил Моржов, чтобы разрядить обстановку. Он против воли оглянулся
– Не, у меня же ручки маленькие, – напомнил Щёкин.
– Наверное, надо заявление в милицию написать, – сказала Милена. – Роза, у тебя же там Валера работает…
Розка зарыдала так сокрушительно, будто Милена лишила её последней надежды. И тут Моржов всё понял. Дело даже не в том, что Сергач не станет помогать Розке, а менты не будут ничего искать. Дело в том, что из-за Сергача всё и стряслось, а Сергач наверняка был в курсе. Спальники украл Лёнчик. Кто же ещё? Украл в ночь первого банкета и увёз на машине Сергача, не иначе, потому что шесть рулонов в одиночку не унести.
А чего от Лёнчика ждать иного? Моржовский велосипед, Розкин сотовый телефон и мангал Сергача – всё было где-то когда-то украдено Лёнчиком (или «взято» у какого-нибудь «чёрта»). Теперь приходилось расплачиваться. Розке – первой.
– Я куплю тебе такие же спальники, – пообещал Моржов Розке.
Розка впервые подняла лицо, перемазанное растёкшейся косметикой и оттого невообразимо трагическое.
– Я тебе любовница, что ли, чтобы ты меня оплачивал?! – закричала Розка.
Моржов оторопел. Оно и правда. Он забылся. Такие вещи он не должен был обещать прилюдно.
– Ладно-ладно… – залопотал он.
– Всё! – на что-то решилась Розка и принялась вытирать лицо ладонями. – Надо накатать на Шкиляеву телегу в областной департамент образования. Пусть её с работы снимут!
– А при чём здесь Шкиляева? – рассудительно спросила Милена. – И чем тебе поможет, если её снимут?
– Она же во всём виновата! Как она в этот лагерь нас законопатила ни с того ни с сего? У нас свои дети дома остались, мы матери-одиночки!… Шкиляева завлагерем Каравайского сделала, а почему материальная ответственность на мне? За что Караваю зарплату заплатят? Одни нарушения! Лагерь не готов! Нам платят за обычный рабочий день, как в городе, а мы здесь двадцать четыре часа! Без выходных! Да Шкиляеву за это из МУДО под жопу ногой вышибут!…
– И что будет? – продолжала интересоваться Милена.
– Ничего не будет! За спальники – с неё спрос! Она же всё затеяла! Мне даже амбарного замка на кладовку не дали!
– Розка, это всё глупости, – решительно сказал Моржов. – Только себе хуже сделаете, если донос напишете.
– Ты вообще молчи! – накинулась Розка на Моржова. – Шкиляиха во всём виновата, а без неё всё нормально пойдёт!
Моржов смотрел на Розку во все глаза. После того как он сформулировал для себя мысль о ПМ, он впервые воочию видел Пиксельное Мышление в действии. «Во всём виновата Шкиляева» – это пиксель. Розка выстригла его прямоугольник из картины жизни, размашисто отрезав все волнистые края очертаний реального цветового пятна. И этот пиксель Розка сделала своим ВТО, Внешней Точкой Отсчёта своей жизни, по которому доносом хотела нанести ТТУ – Титанический Точечный Удар.
Свой ТТУ раньше она планировала нанести по пикселю «замужество с Сергачом». По мнению Розки, ТТУ по этому пикселю был рычагом для решения её проблем и для преобразования её действительности к лучшему. Своей кражей Лёнчик дискредитировал Сергача. И новой точкой для ТТУ Розка, не мудрствуя, назначила Шкиляиху. Но Моржова это не устраивало. Он должен был рвануть ткань жизни на себя так, чтобы на месте точки для Розкиного ТТУ оказался он сам, а не Шкиляиха. Тогда бы Розка точно легла под него, как справка под печать.
Моржов почувствовал, что упускает момент.
– Розка, донос – это всё бред! – громко заявил он. – Шкиляиху из-за вашего письма не уволят!
– У неё столько нарушений!… – крикнула Розка. «Да хоть сколько!» – хотел ответить Моржов, но не ответил. Убеждать Розку, что Шкиляева тут не главная, Моржов не мог, потому что пришлось бы называть имя главного – имя Манжетова. Но и озвучивать имя Манжетова Моржов тоже не мог, потому что, озвучив его, автоматически терял шанс на Милену. Из желания сохранить своё лицо Милена – если Моржов назовёт Манжетова – обломает Моржова, как Юлька Коникова. Сделать лучше для всех и получить своё Моржов мог только тихой сапой, никого не посвящая в смысл своих действий.
– Я же сказал, что решу все проблемы! – утробно сказал Моржов. – Сидите, не рыпайтесь! Что за бунт на борту?
– Чего ты решишь? – гневно закричала Розка. – Ты до сих пор ни одного сертификата не добыл! Всех нас подставил! Теперь нам уже поздно каяться, что детей в лагере нету! Надо Шкиляиху убирать! Иначе всех уволят!… Девки, вы знаете, что Шкиляиха собралась закрыть все кружки, которые дублируют школьную программу?…
Соня и Милена обомлели. Моржов плюнул от досады. Разбуянившаяся Розка вываливала все скелеты из всех шкафов.
– Всех уволят! – кричала Розка. – И тебя, Милена, и тебя, Сонька! А вы всё Моржа слушаете!…
– Полный щорс! – тихо и печально сказал Щёкин.
– Никого не уволят!… – зарычал Моржов, но ему уже никто не доверял, как никто не боится тигра, запертого в клетке.
– Я письмо напишу про Шкиляиху, а вы подпишетесь! – командовала Розка, словно вычеркнула Моржова из жизни.
– Н-ну, подпишусь… – неуверенно согласилась Милена.
– А ты? – Розка развернулась на Сонечку.
– Так что… Если надо… Как все…
Моржов почувствовал, как вокруг него расцветает апофеоз бабства. Ни его, ни Щёкина, ни Костёрыча никто ни о чём не спрашивал, хотя они были столь же равноправными субъектами действа, как Розка, Милена и Сонечка. Но юбком положил их ножками вверх, как стулья на столы во время мытья полов. Юбком сам думал, сам решал, сам делал, не оглядываясь ни на кого.
Конечно, Моржов мог стерпеть бабство, как терпели его Щёкин и Костёрыч. Но на взгляд Моржова, в основе Розкиной модели поведения лежал самый проигрышный принцип действия. Собственно, этот принцип всегда и определял существование пикселя для ТТУ. Моржов назвал бы его Падкостью На Ближайшую Выгоду или Тягой К Немедленной Пользе. Такой уж у ПМ был формат – Формат Скорейшего Блага. От злости Моржов даже забыл его зааббревиатурить.