Блуда и МУДО
Шрифт:
– И не надо на нас ложиться, – согласился Щёкин. – Мы лучше сами на вас ляжем. Такая поза традиционнее.
– А мне, может, всадницей нравится.
Моржов чуть не порезался – ему послышалось «в задницу». Щёкин тоже как-то напрягся.
– Всяка морковка сладкая, – осторожно сказал он. Розка надменно усмехнулась и, видно, решила поумничать.
– Только и можешь думать о банальном сексе, – хмыкнула она.
Моржов со Щёкиным переглянулись, не выдержав обоюдных сомнений в услышанном.
– А чего бы о нём и не думать? – спросил Моржов. – Это же не свержение государственного строя и не клевета на правящую партию. Можно и подумать, срока не пришьют.
– Вам бы лишь потрахаться! – возмутилась Розка. – До прочего и дела нет! Работать никому неохота!
– Неохота, – согласились Моржов и Щёкин. – А тебе охота?
– А надо! Вот я и работаю! И в нашем-то МУДО, знаешь ли, так ухайдакиваешься, что уже всё по барабану, лишь бы отвязались! Согласна на всё хоть на полу в актовом зале!
Уши Моржова одеревенели и поехали куда-то к затылку. Он услышал – «половой акт сзади». Это что же такое творилось-то? Розка говорила на каком-то другом языке – и вовсе не о том! Словно мерцоид вышел в ноосферу, как космонавт в вакуум! ДП(ПНН) и KB сливались воедино!
– Тебя на работе за день так поимеют, что вечером уже и в рот ничего не лезет! – продолжала бушевать Розка.
Моржов и Щёкин сидели на скамейке столбиками, как суслики возле норок, и молчали.
– Ты сказала «за день» или «сзади»? – деликатно осведомился Моржов. – Прости, я просто пытаюсь понять: мы тут о чём?…
Розка обвела Моржова и Щёкина непонимающим взглядом, явно прокручивая в памяти всё, что только что сказала. До неё что-то начало доходить.
– Дрочит пулемётчик на синий платочек… – потрясённо прошептал Щёкин.
Розка – даром что смуглая – багрово покраснела, выдавая свою неистребимую благопристойность, и засверкала глазищами.
– Ща обоим эти кастрюли на бошки надену! – страстно выдохнула она. – Ид-диоты!…
Что интересно, мерцоид так и не появился.
…Зато теперь Сонечки как девушки при Моржове в природе больше не существовало. Едва Моржов останавливал на Сонечке взгляд (а Сонечка замечала это), она неудержимо обращалась в мерцоида. Вот и сейчас, приближаясь к Моржову, Соня трансформировалась, словно её плавило полуденное солнце.
После обеда Моржов и Щёкин сидели на веранде и курили. Щёкин попутно пил пиво. Он глядел на Сонечку сквозь многозначительный прищур, и надпись «Цой жив» на его груди казалась смутной угрозой.
– Бо… Борис Данилович, – стеснительно прошептала Соня, не одолев в присутствии Щёкина обращение «Боря». – Там в корпусе Роза Дамировна плачет…
– А что случилось? – удивился Моржов и посмотрел на корпус в бинокль. Корпус всем своим обычным обликом словно бы выразил непонимание и недоумение и даже косо сверкнул крайним окном, будто скривился, пожимая плечами.
– Не знаю… – пролепетала Сонечка. Моржов вздохнул и поднялся.
– Ладно, – сказал он. – Дядя Боря щас всё уладит. Щёкин тоже полез из-за стола.
– Проклятая тяга к знаниям! – заворчал он. – Зачем я в детстве смотрел киножурнал «Хочу всё знать»?… На хрена мне это? Почему нельзя знать – но не участвовать? Почему знаешь только тогда, когда участвуешь, а если не участвуешь, то и не знаешь ни шиша? Менять логистику к чёрту! Причинно-следственные связи – бич нашего пространственно-временного континуума!…
– Да расскажу я тебе, – отмахнулся от Щёкина Моржов.
– Я никому не верю! Ни-ко-му! Моя жизнь была переполнена самым гнусным вероломством, и теперь я…
Моржов шагал к корпусу, не слушая Щёкина.
У крыльца в шезлонге лежала Милена – в бикини, в панаме и с покетбуком. Моржов подавил в себе желание затормозить и взлетел на крыльцо. Миновав тёмный и прохладный после солнцепёка холл, где со стены заполошно и призывно махнул белизной планшет «План эякуляции», Моржов прошёл в палаты.
Розка нашлась в комнате, служившей складом. Здесь на одной из пяти коек громоздилась поленница из разноцветных матерчатых рулонов – свёрнутых спальных мешков. Розка не плакала. Розка самозабвенно рыдала, сидя на пустой панцирной сетке и закрыв лицо руками.
Моржову вмиг стало нестерпимо жаль Розку. Моржов мог осторожно поставить женщину на место, но обидеть – не-ет. Это даже хуже, чем обидеть ребёнка, потому что дети вертятся под ногами и их можно обидеть невзначай. А обидеть женщину – это как поймать бабочку и оборвать ей крылья.
Моржов присел перед Розкой на корточки.
– Что стряслось? – спросил он.
– Ничего! – проревела Розка. Моржов покачал Розку за колено.
– Говори, – настаивал он.
– Спальники украли! – выдала Розка.
Моржов оглянулся на поленницу спальников – он не видел отличия от той поленницы, что образовалась в день завоза инвентаря. Наверное, на это и рассчитывали злоумышленники.
В комнатушке обнаружились и Сонечка со Щёкиным. Сонечка с ужасом смотрела на Розку, как на приговорённую к расстрелу за государственную измену, а Щёкин мужественно обнимал Сонечку, словно обещая защитить её грудью с надписью «Цой жив».
– Шесть штук спальников, – добавила Розка. Моржов понял, что после обеда Розка решила провести учёт и всё посчитать – тут-то и выявила недостачу.
– А сколько стоит спальник? – сразу спросил Моржов.
– Семьсот двадцать!… – прорыдала Розка. – Они пуховые!… Специально для американцев такие покупали!…
Моржов прикинул в уме: Розка залетела почти на две зарплаты. Для Моржова это были не деньги. Он бы съездил в Ковязин и купил новые спальники, да и всё, лишь бы Розка не ревела.
Рядом со Щёкиным и Сонечкой в комнате появилась и Милена. В бикини она стояла как голая, и казалось, что её тоже обокрали.