Блуда и МУДО

Иванов Алексей Викторович

– Н-ну ладно… – неуверенно согласилась Алёнушка.

Моржов подкатил к ней велосипед. Алёнушка боком неловко забралась на раму, подумала, нагнулась и за каблуки стащила туфли.

– Всё-таки ты извращенец, – сказала она, и Моржов понял, что Алёнушка его узнала.

Упираясь в руль, Моржов провёл велосипед с Алёнушкой по шлаковому дворику, вывернул за ворота, оттолкнулся и ловко заскочил в седло за спиной Алёнушки. Прыгая на немощёной дороге, велосипед покатился по проулку.

Маленькая Алёнушка весила как курочка. Моржов держался за руль, словно обнимал Алёнушку, и нюхал её голову, как букет. Алёнушкин

конский хвост мотался и щекотал подбородок Моржова. От волос Алёнушки пахло сладкими шампунями – из тех, у которых лейбл фирменный, а производство в соседнем подвале.

Из проулка Моржов свернул на улицу Рокоссовского. Ближайшая аптека была в двух кварталах. С Алёнушкой на бушприте Моржов не решился ехать по проезжей части и покатил по тротуару. Пешеходов почти не было. Алёнушка тоже держалась за руль обеими руками. В левом кулачке она заодно сжимала и каблуки туфель.

– Я на велике только в детстве каталась, – сообщила Алёнушка, напряжённо вглядываясь в асфальт в ожидании колдобин.

Асфальт был весь разбит, и велосипед трясло. Эта тряска вполне соответствовала бы сексуальному действу. Но такового в данный момент не имелось, и поэтому Моржов вдруг ощутил странное родство с Алёнушкой. Так давние супруги спокойно смотрят эротический фильм, не бросаясь друг на друга.

– Алёнушка, радость моя, а почему я извращенец? – спросил Моржов, глядя Алёнушке в макушку.

– Видно же, – фыркнула Алёнушка. – Кроме тебя, у меня все клиенты нормальные.

– Что значит – нормальные? – осторожно полюбопытствовал Моржов, объезжая яму.

– Ну, а кто в сауну один с девчонкой ходит? Все ходят компанией, чтобы оттянуться. И девчонок берут двух или трёх.

– Ты же помнишь ту сауну, она же маленькая, – возразил Моржов. – Что, друг при друге трахаться?

Моржов ничего не имел против группен-секса, но при группен-сексе оставались только тела и инстинкты.

А по мнению Моржова, самым притягательным в человеке, даже в девчонке, была всё-таки личность. Поэтому Моржов предпочитал встречаться со шлюшками один на один – чтобы пообщаться. Иной раз после такого общения и прокалённые опытом девочки вдруг начинали жаться, прикрывались руками, просили выключить свет. Они превращались просто в девушек, а Моржов для них становился не клиентом, а мужчиной, которого можно стесняться.

– А что – друг при друге? – удивилась Алёнушка. – Кто чего ещё не видел? Это только извращенцы прячутся.

– М-м?… – растерялся Моржов.

– И вообще… Ой! – Алёнушку тряхнуло. – Девчонок вечером снимают, после работы, а не днём. Ты что, не работаешь?

– Сейчас же вечер, – дипломатично возразил Моржов.

– Н-ну, так… – туманно усомнилась Алёнушка. – Всё равно ведь ты не работаешь, верно?

– Работаю.

– Не пизди. Не работаешь. И ты не мент, не бизнесмен, не этот, не начальник… Видно ведь. Откуда же у тебя бабки?

– Ворую.

– Воров ты не встречал… И ещё ты в очках. И говоришь не так, как нормальные мужики. И не пьёшь. Почему не пьёшь?

– А на хера? – спросил Моржов как нормальный мужик.

– Чтобы напряг снять.

– Я не напрягаюсь, – соврал Моржов.

– Я чо, не вижу, что ли? Я знаешь сколько мужиков уже видела? Я всё про них знаю. Ненормальный ты какой-то. Извращенец. Если бы ты нормальный был, ты бы в тот раз мне по ебалу

дал. А ты убежал.

У Моржова пылала физиономия. Перед домом, в котором была аптека, он свернул во дворик и остановился, спрыгнув с седла.

– Подожди меня тут, – сказал он, ссаживая Алёнушку.

Он не хотел, чтобы Алёнушка видела, куда он пошёл.

В рыночное время в Ковязине развелось множество аптек. Люди болели охотно и с полной самоотдачей. Но в этой аптеке посетителей не было. Моржов подошёл к окошечку. Он чувствовал, что его физиономия освещает самые дальние закутки и бликует в стеклянных витринах. За прилавком сидела девушка.

– Что интересует? – улыбаясь, спросила она. Моржов молча смотрел на девушку. Девушка была очень даже ничего. Такая ласковая, с нежной шейкой и тугими грудями, натянувшими белый халатик. Моржов сглотнул и понял, что этой девушке он ни за что не признается, зачем пришёл.

– Ничего… – прохрипел он. – Ошибочка получилась…

Он развернулся и вышел. Раздосадованный, он вернулся к Алёнушке.

– В другое место надо ехать, – буркнул он. – Залезай на коня.

– А сауна?

– Подождёт.

– Время твоё, – пожала плечиком Алёнушка. Ещё одна аптека находилась на улице Героя Робокопа. Моржов мрачно катил под балкончиками на консолях, катил мимо окошек, крылечек и тополей. Моржову казалось, что город Ковязин обречён на двухэтажность. Преодолеть водораздел третьего этажа Ковязину оказалось сложнее, чем всей России свергнуть неограниченную монархию. Обзавестись третьим этажом помпезным учреждениям мешал пафос: для собственной значительности они должны были занимать много места именно вширь, а не ввысь. А всякой бедноте на третий этаж вот уже тысячелетие не хватало денег. Впрочем, в двухэтажности для Моржова всегда заключался какой-то сексуальный подтекст: одно лежало на другом. После проклятия купца Забиякина этот подтекст Моржов расшифровывал в единственном ключе – в ключе ДП(ПНН).

В Ковязине ДП(ПНН) было просто скромным блядством. Собственно, этим самым Моржов как раз и занимался в данный момент: он ехал на велосипеде по улицам родного города в поисках виагры и вёз на раме молоденькую проститутку, сжимающую в кулачке каблуки туфель. Вязкий и тёплый вечер был как стриптиз, неполная луна – как полураздетая стриптизёрша, а солнце садилось за Чуланскую гору – как зритель на дальний ряд.

– Ты чего молчишь? Обиделся, что ли? – спросила Алёнушка.

– Да нет… – невнятно ответил Моржов.

Он ведь уже сформулировал для себя: мир таков, каково мышление. Не идеалы и не цели, а мышление тех, кто к ним стремится. Или от них отталкивается. А мышление сидело перед Моржовым на седулке и ойкало при толчках.

Логика-то у Алёнушки была железной, даже железобетонной, но вот картинка получалась неверной… И дело не в термине «извращенец», хотя с точки зрения нормальных мужиков Моржов, наверное, был извращенцем. По крайней мере (говоря толерантно) странным. Дело было не в термине, а в картинке. Алёнушка сложила её, как мозаику, из очень конкретных кусочков: «речь», «очки», «время съёма», «количество бабок», «клиент-одиночка»… Каждый фрагмент этой мозаики имел один-единственный цвет, то есть один-единственный простейший смысл. Всё это напоминало Моржову… напоминало картинку из пикселей. Это было пиксельное мышление.