БлудниZа

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Благодарю за опосредованную помощь в написании романа психологов:

Татьяну Шпилеву, Юлию Артамонову, Михаила Бурняшева, Юлию Гурину-Урушадзе, Ларису Долгих (Лара ди Вита).

За важные подсказки и замечания огромное спасибо моим друзьям:

сценаристу Марии Трубниковой, филологу Анастасии С., Аделии Мизитовой, журналисту Раисе Мурашкиной, редактору Наталье Барабаш и режиссеру Владимиру Гориккеру.

Особую

отцу Александру (Храм Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке, г. Москва), отцу Иоанну (Приход во имя Благовещения Пресвятой Богородицы, г. Кьяри, Италия) и отцу Сергию (Храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы, г. Покровск (Энгельс) Саратовской обл.).

А также спасибо тем, кто стал вольным или невольным соавтором некоторых эпизодов:

А. Н. за встречу с прототипом, Д.М. – за откровенность и важные нюансы, В. Е., И. С. и Евгении П. – за бесценный опыт. А также девушкам, чьих имен я не знаю, но без них воссоздать некоторые специфические детали не представлялось возможным. Вячеславу с философского факультета ТГУ, который в 2000-м году учился на III-м курсе, а я тогда носила фамилию Путилова и училась на журфаке.

Un ringraziamento speciale a mio marito Roberto Salvoni, meno male che ci sei tu e Ale! Vi amo, muchachos!

Все герои и коллизии в этой книге выдуманы задолго до меня, они просто пришли мне в голову в момент написания. Совпадения с живыми людьми случайны. Так же, как и сам роман – случайность и можно сказать, что не я его написала, а он – меня. А уже пройдя через мой мозг и руки, он вылился на страницы. Вероятно, я являюсь его автором в чуть большей степени, чем мой ноутбук, на котором он был написан.

Два дня кутили. Смеялись, ласкались в простынях, пили вино с обжигающими язык пузырьками. Мчались по ночной Москве: волосы по ветру музыке в такт. Огни фонарей хохочут в глазах. Шутили нон-стоп, и даже Борхеса обсуждали, потом в кино сходили, сели на задний ряд, ноги на ноги, ах, как у тебя там горячо, мр-р, а кто главный злодей, этот? – нет, в кино злодеи не очевидны, обычно самый добрый всех убивает, – да? надо же, м-м-м, иди ко мне. Как два пришельца с разных планет, случайно оказались на одном астероиде, ушли в самоволку на два дня, поэтому ни слова о своих галактиках, ни слова о спецзадании, космос подождет, надо насладиться здесь и сейчас вот этой близостью, утолить хоть немного тысячелетний голод по радости, окунуться друг в друга с головой… Как наваждение, ты мое наваждение, мне будто снова 17.

– Надо ехать, у меня самолет через три часа, – сказал он. Потянулся тигриной мощью, мускулы-мускулы, и вновь заграбастал всю без остатка. – Как же не хочу тебя оставлять! Увидимся еще?

– Конечно, – выскользнула из объятий, повернулась голым, гибким, яблочно-округлым, чарующим, так и укусил бы, и светлые локоны водопадом по гибкой спине. Взяла сигарету с тумбочки. – Только ты заплати мне, – сказала буднично, по-кошачьи посмотрела, зрачки в зрачки, ресницы длинные, брови дугой. Зажгла сигарету, затянулась. Кончиками губ улыбается, как ни в чем не бывало. – Будешь?

Зачем у некоторых женщин такие необыкновенные, пухлые губы, что им все можно? Усмехнулся криво. По стенам потекла зеленая, обрыдлая горечь обыденной реальности. Зеленые, тягучие капли – шлеп, шлеп. Не бывает бесплатного сыра.

– Так и ты из этих? – сказал, чтобы побольнее. А зеленые капли – шлеп, шлеп. – А я уж было поверил в удачу. Сколько?

– Ну, три давай. Для тебя большая скидка, чтоб ты продолжал верить в удачу, – засмеялась. Ветер вздохнул в раскрытое окно, нервно дернулась штора. Зубы – жемчуга, щеки в ямочках. Ни стыда, ни совести, или уже любить такую, или забыть да поскорее.

– По курсу Центробанка? – только и смог выдавить на прощанье. Кривая улыбка не сходила с лица: угораздило же, как вляпался. Выгреб даже мелочь из кошелька, чтоб поживописнее было. На чай, мол. Оставил на тумбочке и ушел молча.

«Так ты из этих?» Да пошел он! Таких, как я, не бывает, – думала про себя, и равнодушно смотрела, как капает со стен зеленая слизь. Нормальная я! Нормальная! К черту все, и этот вернется еще, и позвонит, и прилетит хоть с Луны, и опять будут ветер в волосах, смех, Борхес, кино на заднем ряду. Они всегда возвращаются. Как все надоело! Всегда одно и тоже! А, хрен с ними! Поехали по магазинам. Трать хрустящие бумажки; весь мир у твоих ног. Купила платье с цифрами, надела и слилась с ним, стала этим платьем, которое так дорого стоит. Просто чудо! Чудо, как хороша! Дорогая женщина, очень дорогая женщина. Королева просто. Пока деньги есть, я живу, я существую. А все остальное – лирика и тлен. Вчера он обнимал, а сегодня его и след простыл. И все они такие, все. Только хрустящие бумажки имеют цену. Только вот эти цифры на банковском счету подтверждают собственную ценность. Не-на-ви-жу! Как же я все это ненавижу. Газ в пол, молчать. Всегда молчать. Гаишник. На, возьми денег, дядя, купи жене сапоги. Самые лучшие, итальянские, вон в том бутике, там сейчас скидки. Порадуй ее. Люблю тебя, дядя, да, я вас всех люблю. Лживые эгоисты!

Выцветшее осеннее небо. Крошечные самолетики строчат вихрастыми стежками шелковую голубизну; упасть бы, прыгнуть с облака на облако, залиться смехом и слезами, задохнуться от восторга, рухнуть в мягкие кучерявые объятия, подкатиться к краю подсвеченной лиловым перины и смотреть, как меланхолично внизу, на грешной земле, с деревьев падают листья.

В старом па-арке пахнет хвойной тишино-о-ой… Вот же привязался мотивчик! Сколько вре-мени не виделись с то-обой… Шла, пинала упавшие листья. Красивые сапожки, кожа блестит, только камеры не хватает с режиссером – стоп, снято, еще дубль! А фоном «утоли-и мои печали-и…» Колючий, преющий воздух! Как же содрать это навязшее на мозгах «ты-из-этих»? Села на лавочку, согнулась пополам в три погибели. Из живота рвется на волю крик и стон, будто птица забила крылами в тесной клетке. Нет-нет, сжать зубы, не пускать птицу. Зажмурилась. У птицы чернеют перья, она ранится в кровь, кричит внутри – кра-кра! Хочет взмыть бы, взмыть, но прутья у клетки из крепкого металла, самого лучшего, самого дорогого. У тебя же все – самое лучшее, самое дорогое. Даже клетка, в которой томится твоя душа. Разожми руки и зубы, открой глаза, но птица не вылетит. Просто ей там светлее станет, она успокоится слегка. А потом сядет на почку, или на печень, сложит крылья и продолжит молча истекать кровью. Лишь изредка вскрикивая: «Кра-кра, и ты – из этих! Ха-ха! Ты – из этих!» Птице хочется домой, да? Ну, милая, всем хочется. Да только дома больше нет, он скрыт за частоколом лет, а нам остался только свет, безмолвный, равнодушный свет.

В детстве думала, счастье наступает автоматически, когда станешь вз-рос-с-лой. Учителя называли одаренной. В кружок юных поэтов ходила. Мама считала – далеко пойдешь. Выросла, и куда пришла? Объездила весь мир, выучила пять языков. А все, чем можешь гордиться, что твои клиенты, – ха-ха, скажем так, клиенты! А как их еще называть? – к тебе почти всегда возвращаются. Они говорят: «Ты – лучшая!» И иногда: «Ты тоже из этих». Встречи, расставания и снова встречи. Ты – просто часть чужой жизни, один из пазлов. У них она есть, эта жизнь. Жены, дети, дело всей жизни или просто прибыльный бизнес на худой конец. А у тебя – что? Ни родных, ни близких, ни смысла существования. Твоя жизнь – служить яркой декорацией к чужим сюжетам бытия.