Блудный бес

Екатерина Сергеевна стояла в галереи собора Новоспасского монастыря. Огромный серый змей пересекал всю композицию, извиваясь, как горный серпантин. А на нем белыми лоскутами человеческие пороки: гордость, зависть, блуд. Так уж интерпретировало сюжет Страшного суда средневековое сознание, дуалистичное и мифологизированное. А ведь по изначальной задумке не страшный змей, а река Божественной любви вытекает от Престола Божия, и на своем пути сжигает все пороки и всю нечисть. Как же так Любовь могла извратиться в змея? Она провела детей мимо страшного изображения

и ввела внутрь собора. С удовольствием и интересом она рассказала школьникам про иконостас, части храма и храмовую роспись, про мощи и святых угодников. Потом они обошли весь монастырь и вышли к Москве-реке. Монастыри-крепости, сторожа Москвы со всех дорог оберегали столицу от неприятеля. И удивительный вид на город с Новоспасского моста, а потом еще и прогулка вдоль пруда, где монахи средних веков ловили рыбу, превратила экскурсию в занимательное приключение.

– Ну что ж, до понедельника, – попрощалась она со своими учениками и отправилась домой.

По дороге зашла в продуктовый и купила чечевицу, предвкушая аромат приготовленного с луком яства. «Блюдо с историей» – называла она такие кушанья, упоминание о которых переносило в другую эпоху. Ее муж, Геннадий Семенович, любил всё, что готовила для него жена. Но с рассказом и с вспоминанием о прошлом, блюдо и вправду из обычной еды превращалось в переживание, ощущение, прикосновение к истокам.

– А не хочешь ли отведать чечевичной похлебки? – спросила она, шутя.

– Я на всё согласен. Из твоих рук я всё приму: и не побоюсь потерять первородство, как ветхозаветный Исав.

– Ну, раз ты угадал мою загадку, то пошли за стол, – улыбнулась Екатерина Сергеевна.

Ветхозаветный «праведник» Иаков наварил чечевицы, чтобы выменять её на первородство у старшего брата, пришедшего голодным с охоты.

– Неужто так всё и примешь, и райское яблочко? – продолжала шутить она.

– Я знаю, что никакую гадость ты мне не предложишь, – уверил муж и с удовольствием начал кушать.

– Что бы ты хотел на ужин? – Спросила Екатерина Сергеевна, вставая из-за стола.

– Я не буду ограничивать твою фантазию своими инструкциями. Твори, – ответил Геннадий Семенович, передавая пустую тарелку. – Каждое твое блюдо, как акт мироздания из стихий природы.

– Ну ты скажешь, наделяешь кухарку творческим даром. А в прочем… – она задумалась, вспоминая, как готовила её бабушка: как нарубала в шипящее масло лук и морковь, как крошила принесенные с огорода овощи и варила до тех пор, пока по дому не разносился душистый аромат борща… – пожалуй, ты прав.

– Вот я и думаю, если у человека убрать воображение и заставить готовить по рецепту, то даже если будет превосходный результат, у такого блюда не будет «души», это останется лишь перерисовкой картины великого художника, а не шедевром. Я бы хотел, чтобы ты творила сама и вкушала радость творчества, наделяя блюда этой радостью.

– Полностью согласна и «ничто же вопреки глаголю», – кивнула Екатерина Сергеевна, уходя на кухню.

– Катя, просыпайся, в школу пора, – кричала мама, суетясь на кухне.

Катя открыла глаза. Сегодня ей совсем не хотелось вставать, поскольку щемящая боль сдавливала живот. «Опять эти дни», подумала она и пошла проверять. Так и есть, впереди несколько дней с болью и кровавыми

выделениями. «Когда бы уж оно закончилось». Но началось все еще накануне. Вечером она читала книгу и заснула поздно. А во сне пришло сладострастное ощущение близости с соседом или мальчиком из детского сада: словно он обнимает, а она лежит у него на груди… Эти фантазии преследовали уже не первый год: сначала робко, потом всё навязчивее, и, наконец, уводя ум в иллюзорный мир чувственного удовольствия. Чтобы усердно учится в школе, предстояло сбросить с себя всю эту блажь, а для этого холодный душ, обтирание жестким полотенцем и; «мам, сегодня я без сладкого обойдусь», сказала она за завтраком. Про боль и свои ночные фантазии Катя с мамой разговоров не заводила, да и вообще поделится об этом было не с кем. «Что за ерунда со мной происходит?» Этот вопрос не оставлял её в покое, и особенно в такие дни, критические, «критинические», как про себя шутила Катя. Боль то оставляла, то подступала с новой силой, то валила с ног. Уставшая уже в начале дня, Катя отправилась в школу, затем вернулась домой и, обессиленная, упала на диван. День, второй, третий, и вот, наконец, долгожданное облегчение.

Второклашка Катька ездила в школу на автобусе со старшим братом Васей. Но он, увлекаясь разговором с другом, часто говорил: «ты ведь и сама дойдёшь?». «Конечно дойду», – не теряла достоинства девочка. Они стояли в ожидании рейсового автобуса, который мчал без остановок прямо до самой школы, ровно в 8: 15 автобус стоял на остановке, перезаполненный школьниками, студентами и конторщиками и пенсионерами, все хотели попасть на рейсовый. И вот, протиснувшись между спинами, она стояла зажатой между бабушкой с авоськами и мужчиной с портфелем. Как обычно, если согнуть ноги в коленях, то можно повиснуть на соседях, придерживающих девочку своей массой, как окружающими стенами. Катька попробовала: и точно, повисла. В этот момент рядом стоящий мужчина повернул свою руку так, что портфель прижался к Катьке спереди, а его запястье неожиданно оказалось у нее на бедре. При каждом повороте автобуса рука соседа сползала всё ниже, промеж ног девочки, а она смущенно удивлялась, как это у дяди неприлично попала рука, пробовала повернуться, но зажатая толпой, лишь слегка отшагнула в сторону. Навязчивый сосед вновь прижал к девочке руку. Краснея за него, Катька опустила глаза, и в этот момент автобус подъехал к остановке, открылись двери и посыпались бабушки и школьники, в их потоке и она сама вышла на свободу. Это повторялось не день и не два, изо дня в день мужчина с портфелем пробирался к первоклашке и жался к ней спереди. «Сказать учительнице? Или брату? Маме?» Катька чувствовала неловкость. И даже описать его действия не смогла бы понятно. Ну, наконец, набралась храбрости и вошла в автобус, как на битву. Мужчина, с маленькой козлиной бородкой, в сером пальто и с черным портфелем увидел её и начал пробираться поближе. Вот сейчас подойдёт вплотную, но Катька больше не опускала глаза, сузив их, как при атаке, она собиралась выпалить: «Еще раз тронешь, закричу», и вдруг серенький козел исчез, затерявшись в толпе. Не пришлось и говорить, он понял по глазам, что девочка больше не станет терпеть. С тех пор Катька научилась щурить глаза, чувствуя силу своего боевого взгляда. Мама об этом никогда не узнала.

Конец ознакомительного фрагмента.