Блудный сын
Шрифт:
Давина слушала молча, поражаясь нахальству этой женщины: она пытается помыкать Джимом Хантером! Он пока не сдается, но насколько его хватит?
— Есть еще одна причина, — продолжила Памела, затушив сигарету. — Тетродотоксиновые убийства. Тебя и о них будут спрашивать, Джим. Как и Милли.
— С этим просто, — ответил он сквозь зубы. — Мы откажемся давать комментарии, так как расследование еще идет. Мы на самом деле не можем ничего рассказать, и скоро нас перестанут об этом спрашивать.
— Неплохо, — одобрила Памела.
Джим еще не закончил.
— Здоровье моей жены может не позволить ей отправится в рекламный тур, но если она все — таки поедет, вы предполагаете, что некоторые журналисты захотят взять у нас совместное интервью?
— Рано или поздно, — ответила она. — Вы разные, вы стильные, вы оба — выдающиеся ученые. Это не союз какого — то известного чернокожего мужчины и красивой глупой блондинки. Это союз одного доктора биохимии с другим, интеллектуально равным, союз, который долго подвергался остракизму. Потрясающая пара.
— Понимаю, — сказал Джим. — Боюсь все испортить, но Милли только что узнала, что беременна. И смею вас уверить, никто из нас не согласится причинить хоть какой — то вред нашему ребенку. Милли может не поехать.
14 марта 1969 года, пятница
К полудню Милли жутко устала от больницы, но теперь чувствовала себя хорошо. Самым худшим стала сумасшедшая скорость распространения новости о том, что она потеряла ребенка; казалось, весь Восточный Холломен об этом знает, от убитых горем родителей до Марии, Эмилии, Дездемоны, Кармайна, всего семейства Черутти и О’Доннеллов. Для Патрика и Нес — си это стало двойным ударом — потерять внука еще до того, как им сказали о его существовании. И чувство вины! Почему Милли не смогла во всем довериться маме и папе? Рассказать о тетродотоксине…
Милли впервые оказалась в больнице. Ее выздоровление омрачали люди из детства, которых она прежде сама вычеркнула из своей жизни. Сейчас они чувствовали себя обязанными прийти к ней с цветами, фруктами или шоколадом и постоять, не зная, что сказать.
Она тоже не могла помочь им подобрать слова, ведь ничего о них не знала.
Разочарование было жестоким, и мокрая от выплакиваемых ночами слез подушка тому свидетель. В довершение всего теперь у Милли не осталось повода отказаться от безумного турне с Джимом, расписанного этой ужасной женщиной, Памелой Дивейн. Да и доктор Бенджамин Соломон еще не сказал ей, когда она сможет возобновить попытки зачать. Книги и журналы надоели, появление другого доктора у двери в палату напугало Милли — почему доктор Соломон избегает ее, чего он не говорит? Страх рос, ширился, снедал ее. Что — то не так!
В палату вошел ее гинеколог и плотно закрыл за собой дверь, оставив снаружи табличку «Не входить».
— Слава богу, вы пришли, — сказала она, откинувшись на груду подушек. — Я уже начала думать, что вы собираетесь оставить меня здесь на выходные без каких — либо новостей.
Соломон был высоким стройным мужчиной со скуластым улыбчивым лицом и ласковыми карими глазами, но сегодня он не улыбался.
— Мне жаль, Милли, — начал он, пододвигая стул. Мне пришлось дождаться результатов гистологии, а эти ребята не привыкли спешить.
— Плохие новости, — констатировала она.
— Боюсь, да. — Он казался не в своей тарелке, неловко ерзал на стуле, не знал, с чего начать. Милли пришла мысль о раке, но вряд ли это так — что же Соломон боится сказать? Он все — таки решился. — Сколько абортов вы сделали, когда были юны, Милли?
У нее рот открылся от удивления, дыхание перехватило.
— Абортов? — пролепетала она.
— Да, абортов. Нежеланный ребенок. Джим не мог воспользоваться кондомом? — Она непонимающе на него взглянула. — Я о презервативе.
— О! — воскликнула она, и ее лицо прояснилось. — Да. Но они всегда рвались, мы такие неуклюжие, а Джим спешил. Он ненавидит резинки! Я пыталась пользоваться противозачаточной пеной или пастой, но они тоже нас подвели. Мы думали, у меня безопасные дни, и раз — я опять беременна. Здесь нет ничьей вины, доктор, честно! — Ее протест прозвучал так, словно она была десятилетней девочкой, которую застукали за чем — то запрещенным.
Соломон взял ее руки в свои.
— Милли, послушайте меня! То, что вы вообще зачали этого ребенка, которого потеряли, уже чудо. Вы словно Геттисберг [42] после битвы, количество рубцов ужасает. Сколько абортов вы сделали?
42
Самое кровопролитное сражение в ходе Гражданской войны в США, произошедшее в июле 1863 года.
Милли совершенно успокоилась и присела. После его вопроса она отвернулась.
— Я никогда не считала, — глухо ответила она. — Семь, девять — я не знаю. Много, очень много за прошедшие годы. Мы не могли себе позволить ребенка!
— Вязальные спицы, венчик, щелочные спринцевания? — Он спрашивал очень ласково, поглаживая ее по спине, желая помочь выговориться. Из рассказанного Дездемоной он понял, что они не знали, у кого спросить совета. Потрясающий ум и потрясающая неопытность.
— Пока я не узнала об эрготамине [43] и не смогла сама делать аборты. Вот когда появились противозачаточные таблетки, мы смогли нормально предохраняться, нам больше не приходилось ни о чем беспокоиться. Я была такой плодовитой, да и Джим, кажется, тоже. — Она подняла голову и посмотрела на него. Милли поняла его слова, но еще не осознала всю их чудовищность. — Мы теперь можем себе позволить завести ребенка. У меня не может быть все так плохо, как вы сказали, доктор.
43
Алкалоид спорыньи, повышает тонус матки.
— Поверьте мне, Милли, плохо. Очень плохо! Ваш эндометрий представляет собой один большой рубец. Только задумайтесь — задумайтесь! Когда вы избавлялись от плода, вы вмешивались в естественный природный процесс. Если это происходит на ранних стадиях беременности, то последствия минимальны. Но смею предположить, что ваши первые две или три беременности имели довольно большой срок; есть признаки сильных кровотечений и инфекции — удача, что вы вообще выжили. — Соломон на миг замолчал, но после строго продолжил: — Вы — легкая добыча для рака матки, Милли. Я рекомендую вам гистероэктомию [44] .
44
Удаление матки.
— Я могу забеременеть и сделаю это, — сказала она.
— Если такое случится, то результат будет таким же, как сейчас. Вы не сможете выносить ребенка девять месяцев и даже меньше, Милли.
— Я отказываюсь делать гистероэктомию.
— Это ваш выбор, дорогая. Я сказал вам свое мнение, но советую выслушать второе и даже третье. Не принимайте решения, не выслушав всех, — посоветовал доктор.
Он откинулся на спинку стула, расстроенный и бессильный хоть чем — то помочь Милли.
— Я знаю, какой это удар для вас, дорогая, но все же не конец света. Нельзя никого проклинать за сделанные аборты, я точно не буду. Попробуйте посмотреть на сложившуюся ситуацию как на некую цель, о которой вы прежде не задумывались. И поговорите с мужем. Будьте с ним откровенны, а потом позвольте мне встретиться с ним.