Блудный сын
Шрифт:
Бер не вызывал Уду. Он вызвал Давину. Та вышла в простом черном костюме, белой блузе и элегантных черных туфлях на высоком каблуке. Ее волосы были собраны в пучок, и теперь она ничем не напоминала Медузу.
Поначалу Бер набросился на нее с безжалостными вопросами, которые больше подошли бы обвинению: почему она обращалась с сестрой как с прислугой и держала их родственные отношения в секрете. К концу допроса Давина выглядела неважно, но странным образом действия адвоката пошли на пользу. Сестры Савович пережили опасные времена и придумали образы, которые устраивали обеих.
Давина настаивала на том, что посылка была и сильно их испугала, ведь двое мужчин уже умерли от редкого яда, а вложенное письмо
Почему они не отправились в полицию, когда обнаружили пустую ампулу, поинтересовался Бер. И Давина ответила, что если полиция сомневается даже в наличии посылки, то страшно подумать, что бы они решили, увидев использованную ампулу, когда днем позже было обнаружено тело Эмили Танбалл. Вот они и решили не выбрасывать улики, но и не заявлять о них. Они виновны в сокрытии этой попытки вовлечь их в цепь убийств, да! Но если бы Уда отравила Эмили, она никогда бы не оставила улики дома.
Потом Энтони Бер вызвал Честера Малкужински, но тот не явился. Этот человек, сказал ушлый адвокат, был родным братом Эмили. Он мастерски намекнул, что его разыскивают в Нью — Йорке по подозрению в мошенничестве и вымогательстве. Повестка с вызовом в суд была отправлена во Флориду, но Честер исчез, несмотря на то что Уда Савович обвиняется в убийстве его сестры. Его показания могли бы помочь следствию, но почему его не могут найти? И как он поступил бы с ампулами, которых доктор Миллисента Хантер не. делала? Он мог бы послать их по почте.
Даже две тысячи лет назад, когда появился первый ушлый адвокат, Цицерон, когда в конце заключительное слово сначала брало обвинение, а потом выступала защита, перевес оставался на стороне обвинения; но сейчас, в марте 1969-го, в Холломене, штат Коннектикут, это не имело никакого значения.
Хорри Пинкертон аргументированно и разумно требовал обвинительного приговора, ссылаясь на плохие отношения между сестрами Савович и погибшей, на возможность подлить яд в графин с водой и на наличие двух ампул — одной полной, второй пустой — в рабочей комнате Уды Савович.
Энтони Бер с готовностью признал, что обстоятельства могут быть трактованы не в пользу Уды Савович, но обвинение не привело веских доказательств. Все обвинение построено на двух ампулах с тетродотоксином, который на определенном этапе был извлечен руками доктора Миллисенты Хантер, — но где здесь руки Уды Савович? Адвокат подвел крошечную женщину к присяжным, чтобы они смогли рассмотреть ее руки с близкого расстояния: крошечные корявые пальцы, которые сотрясала дрожь. Это было удачным ходом: дать двенадцати хорошим людям посмотреть в ее маленькие глаза — бусинки, понять, насколько она мала и как жалко выглядит. Уда не допустила ошибки и не стала изображать умственно отсталую; она выглядела ошеломленной, сбитой с толку и очень, очень испуганной.
Бер расписал историю их жизни, дорогу через Альпы, в которую они пустились, когда им было двенадцать, и закончившуюся в Триесте в четырнадцать. Он поведал о Давине, использовавшей сестру как прислугу, но никогда, никогда не забывавшей заботиться об ущербной близняшке. Он был честен относительно роли Чеза Держински, или Малкужински, заставлявшего Давину быть приманкой, запирая и мучая Уду, если первая не повиновалась. Адвокат спрашивал присяжных, почему, найдя приют и обретя респектабельность, о которых мечтали, сестры должны потерять достигнутое, будучи обвиненными в убийстве? Мотивы, которые Хоррас Пинкертон пытается изобразить крайними и непреодолимыми, не более чем притирка, возникающая между женщинами в житейских ситуациях. Альтернативой было бы рассмотреть Эмили как орудие ее брата Честера в возможном раскрытии былых делишек в Нью — Йорке. Но зачем Эмили ставить под угрозу благополучие ее подозрительного и хитрого братца?
Сестры Савович были представлены беженками, спасающимися от коммунизма, а сама Уда — бедной маленькой женщиной без способностей и злого умысла.
Присяжные поверили защите. Они вернулись с вердиктом «невиновна» менее чем через час.
Кармайн и его детективы приняли вердикт с большим облегчением. Не ту сестру пытались обвинить, а нужную сестру никогда обвинить уже не смогут. Все они пришли к одному мнению: Уда и Давина специально попали под длань полиции, а окружной прокурор попался на их удочку, хотя его и предупреждали. Утешением служило то, что сестры больше не станут убивать.
Эйб же не верил, что мотив убийства кроется в старой нью — йоркской афере.
— У Эмили имелись доказательства каких — то других делишек, — сказал он Кармайну, — и нет никакой надежды узнать, что это было, особенно сейчас, когда Чез Малкужински в бегах. Кстати, это само по себе странно.
— Готов поспорить, через год или два он объявится в Сан — Диего или Финиксе, проворачивая те же делишки, что и в Орландо, — заметил Кармайн. — Он не столь важен и не относится к нашему делу, в этом ты прав, Эйб. Эмили была убита по причине, никак не связанной с Чезом. Спроси любого детектива, работающего над этим делом, и ответ будет один: она знала что — то о младенце, Алексисе.
— Что Джим Хантер его отец?
— Разве? Я не уверен. Кроме глаз, там нет ничего общего. До пластической операции Джим Хантер выглядел совершенно иначе, он действительно походил на гориллу. Люди африканского происхождения разнятся даже сильнее европейцев, а африканская кровь в Алексисе кажется — ну, я не знаю — очень слабой, разбавленной. Я не исключаю отцовство Хантера как возможный мотив, но думаю, там между Давиной и Эмили что — то более личное. Страстью Эмили был ее сын, Эван. Зная их историю, я сомневаюсь, что она имела достаточно влияния на Макса, чтобы развести его с Давиной, даже заявив, что Макс — не отец Алексиса. Честно, не думаю, что Танбаллу важно, кто отец ребенка. Макс счастлив тем, как у него устроен быт: сын — наследник, которого он обожает, жена, достаточно сильная и сообразительная, чтобы подхватить бразды правления, если с ним что — нибудь случится, брат и племянник, верные ему и его бизнесу и в хороших отношениях с Давиной, — он никогда не был излишне подозрительным, но и марионеткой его не назовешь. Макс выглядел довольно разбитым и подавленным в те дни, когда Чез испарился в неизвестном направлении, но быстро оправился. Нет, Эмили никогда бы не убедила его, уверен. Именно Давина и Уда были ее целью.
Эйб вздохнул.
— Дела давно минувших дней, да? Но если ее угрозы касательно младенца предназначались исключительно Давине и Уде, то нас в их суть никогда не посвятят.
— Точно.
— Что ж, Бер смог обрисовать взаимоотношения между сестрами столь логично, что разрушил обвинение Хорри в пух и прах. Бедный старик Хорри! Он не привык к Беру.
— Ему лучше бы к нему привыкнуть, — усмехнулся Кармайн.
Вошла Делия, стряхивая снег со сверкающего пальто из искусственного меха. Под ним на ней оказалось алое шерстяное платье с аппликацией из причудливой формы блестящих пленок — заплаток на фоне черно — белой клетки. Даже Эйб моргнул — это был один из ее самых нелепых нарядов. Хвала богу, что ее не вызывали в суд на разбирательство по делу Уды!