Блуждающие токи
Шрифт:
И мы взлетели. Нас все видели. На нас все смотрели. Правда, крылья-то оказались не настоящие, они рассыпались, и мы опять упали на землю.
Но крылья Икара тоже расплавились, и он разбился, однако остался в памяти людей как мечта.
Отчего же так тяжело на душе? Не знаю. Наверно, от того, что не все равно, из чего сделаны крылья, из воска или из вороньих перьев.
Завтра придет Ким. Придет провожать меня. Опять спросит. Что я смогу объяснить ему? Разве это объяснишь!
Пожалуй,
Она посмотрела в окно, увидела город в синеватых осенних сумерках, увидела первые огни в окнах, людей, идущих с работы, переполненные троллейбусы, ползущие вперевалку по новому проспекту, и ей вдруг страшно захотелось выйти на улицу, потолкаться среди людей, вдохнуть, может, в последний раз, этот с детства привычный и родной воздух.
Она быстро оделась, торопливо повязала шею шарфом и вышла на улицу, застегивая на ходу плащ, оглядываясь по сторонам, жадно всматриваясь в лица людей, словно впервые все это видела.
Она села в первый попавшийся автобус и поехала просто так, сама не зная куда. Ехала и все смотрела по сторонам, и странное чувство владело ею: все было таким родным, таким знакомым, и в то же время она как будто впервые все это видела, как будто впервые в жизни приехала в новый, незнакомый город.
Она узнавала дома и улицы, площади и скверы, узнавала эту шумную, говорливую, вечернюю толпу, даже лица людей, казалось, узнавала и вместе с тем что-то неведомое, сокровенное открывалось ей в эти мгновения во всем, что она видела: в каждом лице, в каждом дереве, в каждом повороте улицы, будто таилось все это до поры и вот теперь почему-то выплеснулось наружу.
Она вышла на какой-то остановке, где выходили многие, и пошла, как ей казалось, куда глаза глядят. А потом поняла, что стоит возле их старого особнячка под зеленой крышей и смотрит вверх, на окна их бывшего зала с лепными украшениями, где сидели они шесть лет подряд все вместе.
Она открыла старомодную резную дверь, прошла через пустой вестибюль, поднялась на второй этаж.
В зале было пустынно и холодно. Тускло светила одинокая лампочка где-то в дальнем конце, под потолком. Столы были сдвинуты к стенам, но она тут же увидела свой старый двухтумбовый стол с потертым дерматиновым верхом и множеством ящиков. И тут только поняла, почему она пришла сюда: ей давно хотелось посидеть за ним. Просто так. Посидеть и подумать…
Она подошла к нему, провела рукой по вытертому деревянному краю. Усмехнулась.
Сколько часов провела она здесь, сколько мыслей счастливых пришло вот за этой доской…
Она присела к столу, с грустью оглядела знакомые стены с наивными лепными украшениями, массивные шкафы и сваленные в кучу стулья.
Иногда налетал порывами ветер, — было разбито окно, Он подхватывал обрывки бумаг на полу, и они носились из конца в конец зала с тоскливым шорохом.
Она посидела еще немного, встала и, отряхнув плащ, пошла прочь.
Она шла все быстрей и быстрей и, когда вышла наконец на улицу, долго бродила по вечернему городу, вглядываясь в лица людей.
Потом она вошла в телефонную будку и набрала номер. Ей ответил незнакомый хриплый голос, она хотела уже повесить трубку, но тут человек заговорил громче, и она узнала Кима.
"Что ж вы молчите? Говорите!" Он волновался, он словно чувствовал ее присутствие. И она не выдержала, сказала очень тихо:
— Здравствуй…
— Здравствуй… — повторил он глухо и замолчал. Было слышно, как он дышит. — Мне сказали, что ты уезжаешь?
— Собиралась… Но я передумала. Никуда я не поеду, Я останусь здесь. Мы все останемся здесь. И будем доводить до конца наше дело — его нам Лаврецкий завещал. Ты слышишь?
— Слышу.
— Ну, вот… А если кому-то надо уходить, то пусть уходит он. Как пришел, так пусть и уходит… Ты слышишь? Ну, чего ты молчишь?
— Ничего! — сказал он, и ей почудилось, что голос его дрогнул. — Ты где сейчас?
— На углу Первомайской и Пушкинской. А что?
— Я сейчас возьму такси и через десять минут буду там. А ты не двигайся с места. Стой и жди меня! Будешь ждать?
— Буду…
— А теперь послушай меня… Я люблю тебя, понимаешь?
— Я знаю.
— Ты не все знаешь, Женя… За это время я понял, — если ты будешь со мной, я многое смогу, понимаешь? А если тебя не будет, для меня все кончено. Я пропал, понимаешь?
— Понимаю… Но…
— Никаких "но"! — В его голосе появилась твердость. — Я беру такси и еду за тобой. Ты стоишь на месте и ждешь меня. И кто бы там ни стоял между нами, что бы там ни было — это не имеет никакого значения. Ты есть на свете
— это главное. Понимаешь?
— Понимаю.
— Ну вот, я уже одеваюсь. Я положил трубку на с гол и одеваюсь. Ты слышишь мой голос?
— Слышу.
— Ну вот… Я готов. Теперь надо положить трубку на рычаг, а я боюсь…
— Почему?
— Не знаю… Мне все кажется, положу трубку — и ты исчезнешь, уйдешь навсегда… Страшно подумать!
— Чудак ты… Меня уже гонят, слышишь, стучат в стекло… Я вешаю трубку!
Она стала выходить из будки и увидела, что здесь образовалась очередь, а возле самой двери стоит пожилой мужчина с укутанным до подбородка горлом и мрачно стучит монетой в стекло.
Он столкнулся с Женей, раскрыл уже рот, чтобы сказать что-то злое, но почему-то ничего не сказал. И все остальные тоже, как ни странно, молчали и даже глядели приветливо — так ей показалось…
Какой-то веселый парень в кубанке ободряюще тряхнул ей светлым чубом.
И она улыбнулась.