Блуждающий по вселенным
Шрифт:
Пока он на меня смотрел не моргая, я записывал перечень дальнейших вопросов для кречей и бормотал:
– Понятное дело, может, в имперской разведке Моррейди, а то и Леснавского царства все ныне добываемые нами сведения уже собраны. Скорее всего, там даже и про «запах ромашки и пыльцу черешни» знают. А вот про какую-нибудь мелочь типа ночного мороза и иной анатомии не догадываются. А может, кто-то один догадывается, но не обменялся полной информацией с остальными разведками. И что мы имеем вследствие подобной несогласованности? Только одно: людоедство процветает и трагические похищения детей не прекращаются. Ладно,
И я, сорвавшись с места, помчался к другому биваку, где слишком долго застрял мой товарищ. Похоже, выслушивал нечто новое и интересное.
В то же время движение по лагерю продолжалось более чем интенсивное. Все поголовно не переставая обсуждали ночной налет кречей, уважительно следили за нашими перебежками и, явно облизываясь, посматривали на наши тяжеловесные пики. Но все имели при себе оружие со щитами в обязательном порядке. Прекрасно зная, как ведут себя сатиры после гибели своих соплеменников, я к обеденному времени ожидал вполне возможного «налета мести», на который кипящая злостью парочка зловонных разведчиков вполне могла решиться. Да и что им станется, если они с огромной высоты просто будут швырять горстями мелкие камни? При большом скоплении народа в одном месте и такие действия могут доставить немалые неприятности, а то и бессмысленную гибель. Поэтому другим приказал и самому пришлось таскаться с тяжеленной доской с места на место.
К слову сказать, любому мужчине не возбранялось подходить к местам допроса и внимательно слушать каждое слово. Но вот показывать свои эмоции при этом, шуметь или обсуждать услышанное, а тем более вмешиваться словом я запретил сразу и категорически. И все отнеслись к этому с полным пониманием.
Но чуть позже, уже ближе к обеду, на моем пути возник дед Мирослав:
– Постой, Михаил! Вижу, что ты начинаешь помаленьку готовиться в путь?
– Конечно. Я свои намерения не меняю и обязательства перед близкими стараюсь выполнять всегда.
– Решился-таки идти с другом в Борнавские долины?
– Да.
– Ну а проводники все еще нужны?
– Жду не дождусь, пока они откликнутся, – заулыбался я. – Хотя при таком уровне опасности в предстоящем рейде ни в коем случае не стал бы их винить в отказе.
– Опасность – везде, а вот семья – одна, – философски рассудил Мирослав. – Я потому и не сразу к тебе подался с докладом, что постарался дела свои наследственные решить, да и остальных родственников следовало поставить в известность. Помощь моей жене на старость лет в любом случае нужна.
– Значит, согласен меня провести по горным тропам? – Только, присмотревшись к глазам ветерана, которыми он смотрел на меня, словно на самого царя-батюшку, можно было и не уточнять.
– И я согласен, и еще один родственник готов с нами в путь отправиться. Справный воин, отличный лучник, хоть и хром на левую ногу. У Грохвы никогда не был, но мастер золотые руки и среди любых гор чувствует себя как дома.
– Лучник – это здорово! – замер я, припоминая свою задумку. – А вот мастер… Кузнец, хлебопек или горшечник?
– Немного кузнец. Немного оружейник, но в основном он по дереву кудесник да по выплавке стекла мастак. Мы с ним в Борнавских долинах собирались стекольную плавильню строить.
– О как! Солидный дядька! А пригласи его ко мне на пару слов, хочу с ним по одному вопросу посоветоваться.
На одной из очередных моих пробежек дед Мирослав опять возник на моем пути, но теперь уже с родственником. Одного роста и одного возраста. Лица у обоих были похожи, разве что Бароч, как его представили, смотрелся рядом с грузным ветераном, как поджарый, жилистый тигр рядом с носорогом. Так как время меня поджимало и я шестым чувством начинал осознавать, что опаздываю, то не стал задавать Барочу лишних вопросов о согласии или причинах пойти в наш маленький отряд добровольцем. Судя по завистливым взглядам, от таких попутчиков или командиров, как мы, не отказался бы ни один из переселенцев.
Поэтому сразу достал листок бумаги, склонился над подходящим валуном и, давая скороговоркой объяснения, стал набрасывать чертеж будущего сооружения. Мне только и следовало проверить именно смекалку того человека, которому присвоили высокое звание «мастер золотые руки».
И Бароч это определение своего умения не развенчал. Почти сразу же стал задавать встречные вопросы по существу:
– Почему так важна разница в толщине канатов?
– Так намного интенсивнее гасятся ненужные колебания и раскачка.
– А вот эти, уходящие в стороны? – тыкал он пальцем в рисунок.
– Когда ты делаешь ворота, то прибиваешь доску наискосок, чтобы они не перекашивались под собственной тяжестью. Эти растяжки выполняют точно такую же функцию.
– Тогда все понятно.
– Можно соорудить за сутки при данной длине и для данной тяжести? – уточнил я напоследок и, не подумав, буквально несколькими линиями, не отрывая карандаша, изобразил человека, ведущего в поводу тяжело навьюченную лошадь.
– Конечно, – выдохнул тот, расширенными глазами глядя на изображение. – Как красиво! Да ты великий художник!
– Ерунда, – досадовал я. – С самого детства только это и умею рисовать.
Не хватало еще, чтобы сейчас по лагерю разнеслась весть, что я умею рисовать похлеще Тициана с Веласкесом, или кто тут у них в Леснавском царстве общепризнанные художники. А там кое-кто пустит слух дальше, контрразведка Моррейди вспомнит про мой обряд гипны в Сияющем кургане, мои рисунки на имперском флагмане «Перун», и сразу ко мне потянется цепочка тех, кто ищет чудо-оружие и сбежавшего из-под строгого надзора героя, славноприсного барона Цезаря Резкого. Хорошо, что здесь Леня, бывший во время боев в Трилистье бароном Львом Копперфилдом, ходил всегда в маске, а теперь еще и подарок патриарха окончательно помогает прикрывать уродливые, хорошо запоминающиеся шрамы, но ведь все равно высчитать тогда нас будет намного проще. И даже измененные имена не помогут спрятаться в зоне самых интенсивных боевых действий.
– В отряд принят! – После чего повернулся чуток и к деду Мирославу. – Но сразу первое предупреждение и обязательное условие: никто, кроме членов отряда, не должен знать о наших разговорах, намерениях и планах. Принято? Тогда все. Выход через кар-полтора.
Сграбастав листок бумаги в карман, я помчался дальше, оставив родственников на прежнем месте о чем-то интенсивно перешептываться. Скорее всего, они обсуждали несколько странное условие. Хотя как ветераны наверняка понимали, в плен могут захватить и кого-нибудь из нашего лагеря. Тогда наша затея с переходом через горы в обход Грохвы провалится изначально.