Блуждающий Трактир
Шрифт:
— Зачем мне это делать?
И снова Церии пришлось остановиться, чтобы подобрать следующие слова:
— Ну, после того, что он сделал с твоим другом… я бы сказала, что все в трактире присоединились бы к тебе. Особенно Кальруз.
— Серьёзно. Серьёзно?
Эрин шмыгнула и вытерла нос.
— Это так мило. Наверное. Вы все могли бы его держать, пока я выбиваю ему мозги сковородкой, верно?
— Мы бы не стали этого делать. Кальруз… думал, что ты собираешься вызвать его на дуэль.
— И
Эрин уставилась на Церию. У неё был странный взгляд. Обвиняющий. Обиженный. Церия заёрзала, внезапно почувствовав себя неловко.
— Но то, что он сделал...
— Ужасно, — Эрин сказала это категорично. — Паун был невиновен. Он не заслуживал этого. Когда я увидела, что сделал этот ублюдок...
— Да. И мы подумали...
Церия неловко замолчала. Эрин всё ещё глядела на неё. Девушка покачала головой, словно собиралась сказать самую очевидную в мире вещь.
— Он ранил Пауна. Но значит ли это, что я должна пойти и забить его до смерти? Как? Он воин, а я... я трактирщица. И я не убиваю людей. Я убиваю монстров, и я делала это в целях самообороны. Но я не убиваю людей. Никогда.
Продолжать смотреть в глаза девушки стало совсем трудно. Церия отвернулась. Было ощущение, что она разговаривает с кем-то странным. С кем-то...
В её языке не было слова «чуждый». Ближайшие слова, которые знала Церия, были посторонний, странный, неестественный. Эрин смотрела на неё, и в её взгляде был намек на обвинение. И это было сложно вынести. В этих глазах было что-то невинное, что-то, что Церия потеряла давным-давно, когда впервые заглянула в глаза мертвеца.
— Мне жаль. Я просто предположила...
Эрин пожала плечами. Она выдержала паузу и окинула взглядом тёмный пейзаж. Церия увидела, как шевелятся ее губы:
— Могу я тебе кое-что сказать? Что-то вроде оскорбления?
— Конечно.
Эрин уставилась на землю и мокрую траву. Её дыхание было видимым в холодном воздухе.
— У вас, ребята, действительно дерьмовый мир. Просто ужасный.
— У нас?..
— Мне он не нравится. Временами он так удивителен… так красив и полон волшебства. Но потом случается вот это. Каждый раз. Ну, почти каждый раз. Я это ненавижу.
Церии нечего было на это сказать.
— В какой-то момент я захотела убить Ксмвра. Но я бы умерла, если бы попыталась это сделать, верно? Он быстрый. Сильный. Он воин. Может быть, я смогу его убить. Но что потом?
— Он будет мертв.
— И Паун тоже. Возможно. Эта Королева послала бы своих солдат оторвать голову мне и ему.
— Я понимаю. Ты сделала правильный выбор.
Эрин задрожала.
— А так ли это? Кажется, в такие моменты всё, что я могу сделать – это просто принять случившееся и жить дальше.
Она дрожала. Церия осознала, как вокруг холодно. Чары на её одеждах позволяли ей ощущать
— Тебе стоит зайти внутрь. Уверена, что Паун захочет тебя увидеть.
Она протянула руку к Эрин. Кожа девушки была смертельно холодной. Она что-то пробормотала:
— …наю.
— Что?
Эрин покачала головой.
— Я не знаю. Я не знаю, как это остановить. Но я знаю, что могу сделать сейчас.
Она прошла мимо Церии в трактир. Полуэльфийка последовал за ней. В глазах девушки что-то было.
Паун при виде неё привстал на своем месте. На его лице была написана тревога, хотя только Эрин могла это видеть. Она улыбнулась ему и чихнула.
Авантюристы уставились на Эрин. Она проигнорировала их. Они были не важны. Вместо этого она села, и Торен бросился к ней с полотенцем. Она вытерла с себя холодную воду и почувствовала себя немного бодрее, когда скелет протянул ей кружку с кипятком.
Олесм играл с Пауном. Но дрейк тут же встал, чтобы уступить ей свое место. Эрин покачала головой.
— Продолжай. Продолжай играть.
Дрейк несколько раз моргнул, а затем неловко сел. Эрин села рядом с Пауном. Антиниум посмотрел на неё, и она улыбнулась. В помещении было очень тихо. Через какое-то время Олесм кашлянул и неловко передвинул фигуру вперед.
Паун играл. Играли двое. Эрин посмотрела на Рабочих и достала им шахматный набор. Это было так странно. Рабочие сели и начали играть. Авантюристы неловко сидели молча. Через некоторое время Эрин попросила Торена принести остатки еды.
Но в трактире по-прежнему было тихо. Когда Эрин уже не могла сдерживать чувства, она открыла рот...
И начала петь.
Это застало Пауна врасплох. Он застыл, держа в руке коня, и уставился на Эрин. Так же поступили и все остальные. Но неловкость… страх, который она могла испытать, был ничем. Эрин запела.
Она никогда не была хороша в пении. Вернее, она никогда не была так хороша в пении, как в игре в шахматы. Но в детстве, до того, как она перестала ходить в церковь, она была частью хора. Она пела и в школьном хоре, и однажды, всего один раз, её учительница посоветовала ей заняться пением.
Но она не стала. Эрин играла в шахматы и забыла, как правильно дышать, перестав петь каждую неделю. Но музыка осталась, и она никогда не забывала, как это делается.
— I don’t know why you hurt inside or what was said to make you cry…
Она не знала, почему начала с песни Леди Гаги. Но Эрин всегда любила эту песню, потому что она заставляла её чувствовать себя лучше. И «Greatest», вероятно, была её лучшей песней.
У Эрин не было пианино. Ни синтезатора голоса, ни хора – у неё даже не было микрофона. Но ей это было не нужно.