Блюз черной вдовы
Шрифт:
— Почему — нелепо? Я слышал, он сражался с "новыми инквизиторами" и его убил один из новообращенных магов.
— Да, но почему? — Тонг скривился, словно откусил лимона. — Они могли и не встретиться. Все из-за женщины произошло. Из-за этой Алены…
— Жены его сына? — удивился я. — А она тут причем?
Шорэ покачал головой.
— Тогда она еще не была женой его сына. Все думали, что она выйдет за Себастьяна.
— Погоди, но если он родился в пятнадцатом веке…
— Хочешь сказать, он был староват для нее? — хмыкнул Тонг. — Да. Только ты не забывай, что маги выглядят такими, какими ощущают себя. Вспомни хотя бы твою Агату. Себастьян выглядел моложе собственного сына. Женщины от него были без ума — энергия молодости в сочетании со зрелым опытом, могуществом и богатством… Ни одна не могла устоять. Ну и Алена, разумеется, не стала исключением. Только она-то его и погубила. Такая вот ирония судьбы. Из-за красивых женщин всегда погибают лучшие воины. Или вешают меч на стену, и… считай, тоже погибают. Эх… зря я вспомнил эту историю. Пойдем, провожу вас да дверь запру.
Я кивнул. Меня вовсе не интересовали подробности чьих-то семейных дел.
— Мне может понадобиться осмотреть дом…
— Я-то не против, но нужно соблюдать правила, — возразил Тонг. — Поскольку у Амания нет наследников, все его имущество переходит Совету. Если вам будет необходимо попасть внутрь, придется взять письменное разрешение у главы Совета. Извини, Фокс, правила есть правила. Амания и так неделю назад обчистили, хорошо — взяли только один амулет. Если что опять случится, мне отвечать перед Ивором.
— Без проблем! — Я повлек Рысь к выходу. — Бывай, Тонг.
Оказавшись на улице, я обнаружил, что на город уже опустились ранние зимние сумерки. То ли потеплело, то ли так казалось из-за идущего снега. Впрочем, Женька явно с этим не согласилась бы. Девчонка пританцовывала возле крыльца, спрятав руки глубоко в карманы куртки и натянув вязаную шапочку по самые брови. Увидев нас, она подпрыгнула особенно истово и сходу набросилась на меня с кулаками. К счастью, физическая сила в достоинствах Женьки не числится. Я спокойно выдержал с дюжину тычков, едва ощутимых сквозь куртку, после чего девчонка выдохлась и сама отступила.
— И что это было?
— Сволочь ты, Фокс! — обиженно пропыхтела Женька. — Счас… дай только отдышаться… я тебе диск твой наглый отформатирую!
— Жень, ты что — здесь все это время стояла? — ужаснулась Рысь. — Зачем?! Холодно же!
— Так интересно же! — Женька шмыгнула покрасневшим носом. — И вообще это не честно! Я такой же детектив, как и ты, Фокс!
— Вообще-то, нет.
— Почему?! Ты считаешь, что раз я девушка, то не могу быть сыщиком?!
— Нет. Если бы ты была таким же детективом, то нашла бы способ попасть внутрь. Позвонила бы Ивору и попросила впустить. Взломала бы заднюю дверь. Влезла бы через окно или через подземную стоянку. Наконец, попыталась бы оглушить Тонга… впрочем, последнее не рекомендую — чревато весьма болезненным опытом.
— А… я… Так это что, типа испытание такое было, что ли?!
— Нет. Мы же не в школе. Никаких экзаменов тебе никто устраивать не будет. И оценок никто не ставит. Но постоянно указывать, что и как делать тоже никто не обязан. Когда научишься сама для себя ставить задачи и решать их — вот тогда станешь настоящим детективом.
Женька надулась и даже отстала на несколько шагов. Но долго изображать обиду ей помешало любопытство. Уже через десяток шагов она догнала нас с Рысью и как ни в чем ни бывало потребовала рассказать что произошло. Я подробно пересказал события сегодняшнего дня. Рысь добавила некоторые детали, которые я не заметил. Выслушав наш рассказ, Женька немедленно заявила:
— Я не верю, что Отбой их убил!
— Это, конечно, хорошо, — вздохнул я. — Но мы не можем потребовать освободить Отбоя только на том основании, что не верим в его виновность. Нужны доказательства, а с этим будет тяжело. Отбоя подставили основательно. Если бы я рассматривал эту ситуацию со стороны, то и сам бы засомневался в его невиновности.
Рысь заглянула мне в глаза:
— А ты не сомневаешься?
— Нет.
Остров Крит. 1150 год до н. э.
Во дворце царила тьма. Лишь несколько комнат освещены были масляными лампадами — кухня, комната стражи да еще комната царя Пигмалиона. Дворец замер в тревожном ожидании, словно размышляя, не пора ли погрузиться в траур.
Молодой царь умирал.
Никто не знал, что с ним. Никто не ожидал, что Пигмалион, всегда казавшийся переполненным могучей животной силой, в одночасье сляжет и уже не сможет подняться. Как обычно бывает в таких случаях, поговаривали о порче и о злом колдовстве. И — что было уже необычно — были не далеки от истины. Пигмалион умирал из-за колдовства. Своего колдовства.
— Я же говорил, — в который уже раз промямлил Эгалий. Лицо его исказилось от сдерживаемых слез. — Ну почему ты не послушал меня?! Нет… что уж… больше всех виноват я сам! Зачем, зачем я тогда наболтал всей этой ерунды?!
Умирающий промолчал. По мере того, как силы оставляли Пигмалиона, он становился все спокойнее… нет — равнодушнее. Смерть уже не страшила его и не возмущала. Он все обдумал и пришел к заключению, что смерть будет заслуженной расплатой за магию, которую он в последнее время использовал постоянно, даже если в этом не было особой необходимости. Хладнокровие, с которым он пришел к этому выводу, поразило бы его самого, если бы он не потерял способность испытывать сильные эмоции.
Он был готов к смерти, если не помнить об одной маленькой детали. Единственной детали, из-за которой его усталое сердце начинало вновь биться быстрее, а равнодушие пусть ненадолго, но отступало.
Он не хотел расставаться с Галатеей.
Раб, скорчившийся у двери в бесполезном ожидании приказов царя, вздрогнул и сжался еще сильнее. Для царя до сих пор оставался загадкой тот ужас, который окружающие испытывали перед его женой. Хотя та ни разу никого не обидела ни словом, ни тем более делом. Возможно — отвечал себе на этот вопрос царь — дело в ее чудесном преображении из статуи в живого человека. Люди чувствовали ее чуждость, хотя для самого царя она была самой прекрасной и самой любимой, ничего чуждого он в ней не ощущал… или запрещал себе ощущать.