Блюз для черного кота

Петер Нья вышел с сестрой из кино. После душного кинозала, где воняло еще не просохшей краской, приятно было вдыхать свежий, чуть пахнущий лимоном ночной воздух. Показали глубоко безнравственный мультфильм, и Петер Нья был так разъярен, что стал размахивать курткой и нанес телесное повреждение одной пожилой, еще совсем не тронутой даме. Людей на улице опережали запахи. От света фонарей, фар машин и огней кинотеатров слегка рябило в глазах. Толпа запрудила боковые улочки, и Петер с сестрой свернули к Фоли-Бержер. В каждом втором доме – бар, перед каждым

– Сплошь сифилитички, – пробурчал Нья.

– Неужели все? – спросила сестра.

– Все, – заверил Нья, – я вижу их в больнице. Иногда они предлагают себя: мол, они уже выздоровели.

Сестра поежилась:

– А как они это определяют?

– Они считают, что вылечились, когда реакция Вассермана становится наконец отрицательной, но это еще ни о чем не говорит.

– Видно, мужчины не очень-то разборчивы, – сказала сестра.

Они повернули направо, потом сразу налево; из-под тротуара доносилось мяуканье, и они остановились посмотреть, в чем дело.

Сначала коту вовсе не хотелось драться, но каждые десять минут петух пронзительно орал. Петух этот принадлежал даме со второго этажа. Его откармливали, чтобы съесть, когда придет время. По праздникам евреи всегда едят кур, у них губа не дура, что и говорить. А у кота петух уже в печенках сидел; если бы еще он просто забавлялся, так нет, ходит на двух ногах и воображает о себе невесть что.

– Получай? – крикнул кот и как следует заехал ему лапой по голове.

События разворачивались на подоконнике у консьержки. Петух вообще-то драться не любил, но туг ведь дело чести… Он взревел и принялся обрабатывать клювом кошачьи бока.

– Сволочь, – возмутился кот, – что я тебе, какое-нибудь жесткокрылое?.. Ты у меня запоешь по-другому?..

Бах! Удар головой в куриную грудь петуха. Ну и скотина этот петух! Еще раз клюнул кота в позвоночник, а потом в крестец.

– Посмотрим, кто кого! – воскликнул кот и вцепился петуху в горло, но чуть не подавился перьями, и тут петух влепил ему два прямых крылом, и кот, не успев опомниться, покатился на тротуар. Прошел человек. Наступил коту на хвост. Кот подпрыгнул, упал на мостовую и, отскочив от мчащегося велосипеда, установил, что глубина канализационного колодца около метра шестидесяти, что на расстоянии метра двадцати от земли есть уступ, но что колодец очень узок и полон нечистот.

– Это кот, – сказал Петер Нья.

Вряд ли какой-то другой зверь стал бы так коварно подражать крикам кота, обычно называемым по принципу ономатопеи мяуканьем.

– Как он туда свалился?

– Это все из-за чертова петуха в сообществе с велосипедом, – пояснил кот.

– Вы первый начали? – спросила сестра Петера Нья.

– Вовсе нет, – ответил кот. – Он сам меня вынудил своими бесконечными воплями, ведь знает, что я этого не перевариваю.

– Не надо на него сердиться, – сказал Петер Нья. – Ему скоро перережут горло.

– И поделом, – сказал кот, злорадно ухмыляясь.

– Нехорошо радоваться несчастью ближнего, – сказал Петер Нья.

– Вот еще, – возразил кот, – ведь я и сам попал в переплет. – И он горько заплакал.

– Мужайтесь! – строго сказала сестра Петера Нья. – Вы не первый кот, которому довелось свалиться в люк.

– Да плевать я хотел на других, – проворчал кот и добавил: – Может, вы попробуете вытащить меня отсюда?

– Конечно, попробуем, – сказала сестра Петера Нья, – но если вы снова начнете драться с петухом, так не стоит и стараться.

– О! Я оставлю петуха в покое! – сказал кот равнодушным тоном. – Он свое получил.

Из комнаты консьержки донесся радостный вопль петуха. К счастью, кот его не услышал. Петер Нья размотал шарф и лег на живот посреди улицы.

Вся эта суматоха привлекла внимание прохожих, и вокруг люка собралась толпа. Здесь была проститутка в меховой шубе, из-под которой виднелось плиссированное розовое платье. От нее чертовски приятно пахло. С ней были два американских солдата, по одному с каждой стороны. У того, что справа, не было видно левой руки, и у того, что слева, – тоже, но он был левшой. Были здесь также консьержка из дома напротив, судомойка из соседнего бистро, два сутенера в мягких шляпах, еще одна консьержка и старая кошатница.

– Какой ужас! – сказала проститутка. – Бедное животное, я не могу этого видеть.

И она закрыла лицо руками. Один из сутенеров предупредительно протянул ей газету с шапкой: "Дрезден разрушен до основания, около ста двадцати тысяч убитых".

– Люди-то ладно, меня это не трогает, – сказала, прочитав заголовок, старая кошатница, – но я не могу видеть, как страдает животное.

– Животное! – возмутился кот. – Сами вы животное!

Но пока только Петер Нья, его сестра и американцы понимали кота, потому что он говорил с сильным английским акцентом, который у американцев вызывал отвращение.

– The shit with this limey cat! 1 – сказал тот, что

повыше. – What about a drink somewhere? 2

– Да, дорогой, – сказала шлюха. – Его, безусловно, оттуда вытащат.

– Сомневаюсь, – сказал Петер Нья, поднимаясь, – у меня слишком короткий шарф, и он не сможет за него уцепиться.

– Это ужасно! – простонал хор голосов.

– Заткнитесь! – процедил кот сквозь зубы. – Дайте ему сосредоточиться.

– Ни у кого нет бечевки? – спросила сестра Петера Нья.

Бечевка нашлась, но было ясно, что коту за нее не уцепиться.

– Не годится, – сказал кот, – она проскальзывает у меня между когтей, и это очень неприятно. Попадись мне сейчас скотина петух, я бы ткнул его носом в это дерьмо. Здесь отвратительно воняет крысами.

– Бедняжка, – сказала судомойка из бистро. – От его мяуканья прямо сердце разрывается. На меня это так действует…

– Как будто ребенок плачет, даже жалостней, – заметила шлюха.