Шрифт:
I
Колен заканчивал свой туалет. Выйдя из ванны, он завернулся в широкую махровую простыню, оставив обнаженными только ноги да торс. Он взял со стеклянной полочки пульверизатор и оросил летучим ароматным маслом свои светлые волосы. Янтарный гребень разделил его шелковистую шевелюру на тонкие оранжевые пряди, напоминающие борозды, которые вилкой прокладывает веселый пахарь на блюдце с абрикосовым конфитюром. Отложив гребень, Колен вооружился щипчиками для ногтей и косо подстриг края своих матовых век, чтобы придать взгляду таинственность. Ему часто приходилось это делать — веки быстро отрастали. Колен включил лампочку увеличительного зеркала и придвинулся к нему, чтобы проверить
Проткнув дно ванны, он выпустил из нее воду. Выложенный светло-желтой керамической плиткой пол в ванной комнате имел наклон, и вода стекала в желоб, который находился как раз над столом жильца, занимавшего квартиру этажом ниже. Недавно тот, не предупредив Колена, переставил у себя мебель. Теперь вода лилась на буфет.
Колен сунул ноги в сандалии из кожи нетопыря и надел элегантный домашний костюм — вельветовые брюки бутылочного цвета и атласную фисташковую куртку. Махровую простыню он повесил на сушилку, а коврик для ног перекинул через борт ванны и посыпал крупной солью, чтобы извлечь из него воду. Коврик тут же оплевался — он весь покрылся гроздьями мыльных пузыриков.
Выйдя из ванной комнаты, Колен двинулся на кухню, чтобы лично присмотреть за последними приготовлениями. Как всегда по понедельникам, у него обедал Шик{3}, живший неподалеку. Правда, нынче была еще суббота, но Колену не терпелось увидеть Шика и угостить его теми блюдами, которые вдохновенно стряпал его новый повар Николя. Двадцатидвухлетний Шик был ровесником Колена и тоже холостяком, да к тому же он разделял его литературные вкусы, но вот денег у него было куда меньше. Колен же обладал состоянием, достаточным для того, чтобы не работать на других и ни в чем себе не отказывать. А вот Шику каждую неделю приходилось бегать к дяде в министерство, чтобы стрельнуть у него деньжат, потому что профессия инженера не позволяла ему жить на уровне своих рабочих, а командовать людьми, которые и одеты лучше тебя, и едят лучше, весьма затруднительно. Изо всех сил стараясь ему помочь, Колен под любым предлогом звал его обедать. Однако болезненное самолюбие Шика заставляло Колена постоянно быть начеку — он опасался, как бы чересчур частые приглашения не выдали его намерений.
Застекленный с двух сторон коридор, ведущий на кухню, был очень светлый, и с каждой его стороны пылало по солнцу, потому что Колен любил свет. Куда ни глянешь, повсюду сияли начищенные до блеска латунные краны. Игра солнечных бликов на их сверкающей поверхности производила феерическое впечатление. Кухонные мыши часто плясали под звон разбивающихся о краны лучей и гонялись за крошечными солнечными зайчиками, которые без конца дробились и метались по полу, словно желтые ртутные шарики. Колен мимоходом погладил одну мышку: у нее были длинные черные усы, а серая шкурка на ее стройном тельце чудо как блестела.
Колен толкнул эмалированную дверь кухни. Повар Николя не спускал глаз с приборной доски. Он сидел за пультом управления, также покрытым светло-желтой эмалью, в которой были вмонтированы циферблаты различных кухонных аппаратов, стоявших вдоль стены. Стрелка электроплиты, запрограммированной на жаренье индейки, дрожала между «почти готово» и «готово». Птицу вот-вот надо было вынимать. Николя нажал на зеленый тумблер, приводивший в действие механический щуп, который легко вонзился в индейку, и в то же мгновение стрелка замерла на отметке «готово». Быстрым движением Николя вырубил энергопитание плиты и включил тарелкоподогреватель.
— Будет вкусно? — спросил Колен.
— Месье может не сомневаться, — заверил Николя. — Индейка откалибрована очень точно.
— А что вы приготовили на закуску?
— Ах, на сей раз я не стал ничего изобретать и занялся чистым плагиатом. У Гуффе{4}.
— Да у вас губа не дура! — заметил Колен. — Какой же пассаж его великого творения вы воспроизводите?
— Тот, что изложен на странице шестьсот тридцать восемь его «Поваренной книги». Сейчас, месье, я вам его прочту.
Колен присел на табурет, обитый пористым каучуком, покрытым сверху промасленным шелком в цвет кухонных стен, и Николя начал читать:
— «Запеките паштет как для закуски. Разделайте крупного угря и нарежьте его ломтями толщиной в три сантиметра. Сложите куски рыбы в кастрюлю, залейте белым вином, добавьте соли, перца, тонко нарезанного лука, две-три веточки петрушки, немного тмина, лаврового листа и зубок чесноку…» Правда, мне, увы, не удалось вырвать его так, как положено, потому что зубодерные щипцы у нас совсем разболтались.
— Я велю купить новые, — сказал Колен.
Николя продолжал:
— «…Когда угорь сварится, выньте его из кастрюли и положите на противень. Процедите бульон сквозь шелковое сито, добавьте немного испанки и томите на медленном огне, пока соус не загустеет. Пропустите его сквозь волосяное сито, залейте им рыбу и кипятите минуты две, не больше. Затем разложите куски угря на паштете, украсьте жареными шампиньонами, в середину воткните букет из молок карпа и залейте все это оставшимся соусом».
— Хорошо, — одобрил Колен. — Надеюсь, Шик это оценит.
— Я не имею удовольствия быть знакомым с месье Шиком, — заметил Николя, — но если это блюдо ему не понравится, то в следующий раз я приготовлю что-нибудь другое, и таким образом мне постепенно удастся определить с большой степенью точности всю гамму его вкусовых пристрастий от до до до.
— Конечно, — сказал Колен. — Засим я вас покину, Николя. Пойду накрывать на стол.
Он прошел по коридору в обратном направлении, пересек прихожую и оказался в столовой, служащей и гостиной: ее бежевато-розовые стены и голубой ковер не утомляли глаз, даже когда они были широко раскрыты.
Эта комната, площадью, примерно, четыре метра на пять, выходила двумя продолговатыми окнами на бульвар Луи Армстронга{5}. Зеркальные стекла раздвигались, благодаря чему весенние ароматы, если, разумеется, таковые имелись снаружи, могли проникнуть и внутрь помещения. Угол у противоположной стены занимал дубовый стол. По двум его сторонам стояли скамьи, а по двум другим — дубовые стулья с подушками из синего сафьяна на сиденьях. Вот и вся меблировка, не считая длинной низкой полки, оборудованной под дискотеку, проигрывателя высшего класса и еще одной полки, симметричной первой, где хранились рогатки, тарелки, стаканы и прочие предметы, без которых цивилизованные люди не садятся за стол.