Блюз мертвых птиц
Шрифт:
Мы сидели у себя в гостиной. За окном мокрая улица сверкала глазировкой из лужиц желтого цвета, отражающих висящие над ней фонари. Над заливом беззвучно полыхнула ветвистая молния.
— Это была ее драка, а не твоя. Зачем лезть? — спросил я.
— Потому что я сомневаюсь, что у нее когда-либо был настоящий друг или кто-то, кому было бы не наплевать, что с ней произойдет.
— Варина Лебуф может подать на вас заявление в полицию в связи с нанесением телесных повреждений.
— Она не сделает этого.
— И почему?
— Лодка с рыбой-пилой на носу. Она путается с людьми, похитившими и убившими сестренку
— У нас нет доказательств.
Я думал, что дочь начнет спорить, но Алафер молчала.
— Дэйв, я поступила глупо. Теперь Варина точно знает, что это Клет забрал карты памяти из ее камер.
— Клет их уничтожил.
— Но она не может быть в этом уверена. А что, если на записи есть кто-то, о ком она предпочла бы умолчать?
— Не беспокойся об этом. Ты сделала все, что могла. Завтра будет завтра, — ответил я.
— Я думаю, что подала Гретхен плохой пример сегодня. Она постоянно говорила мне, что хочет разобраться с Вариной Лебуф так, как это сделала бы я. А я дала Варине по морде.
— Я горжусь тобой.
— Да ну?
— Конечно. Я всегда горжусь тобой, Альф.
— Ты же говорил, что не будешь меня больше так называть.
— Извини.
— Ты можешь звать меня так, как хочешь, — ответила она.
Я не шутил, когда сказал, что Алафер надо было бы работать в правоохранительной отрасли. В начале ее последнего семестра в Стэнфорде профессоры освободили ее от занятий и зачли работу клерком в Девятом окружном суде Сиэтла. Судья, с которым она работала, был известным юристом, в свое время он был назначен на эту должность еще президентом Картером. У Алафер была возможность поработать клерком и в Верховном суде Соединенных Штатов, но ее вечно сующий нос в чужие дела отец не хотел, чтобы она уезжала в Вашингтон. В любом случае ее карьера в департаменте юстиции была практически гарантирована. Вместо этого моя приемная дочь решила вернуться в Новую Иберию и писать романы.
Ее первой книгой стал криминальный роман, действие которого разворачивалось в Портленде, где она училась в колледже. Быть может, благодаря ее преддипломной степени в области криминалистики, она обладала экстраординарным пониманием анормального поведения. Интернетом она также пользовалась так, как мне никогда и не снилось.
Когда она включила свой компьютер во вторник утром, ее новостной уведомитель в «Гугле» направил ей четыре сообщения.
— Дэйв, тебе лучше на это взглянуть, — позвала меня Алафер из своей комнаты.
Новости пришли от небольшой новостной компании с базой на Среднем Западе. Мужчина, которому принадлежал ряд зернохранилищ вдоль железной дороги в Канзасе и Небраске, неожиданно скончался, и оставил своим наследникам эклектичную коллекцию произведений искусства от набросков Пикассо, выполненных во времена Синего периода, до претенциозного барахла, вероятно, купленного зерновым магнатом в авангардных салонах Парижа и Рима. Наследники передали всю коллекцию в дар одному из университетов, включая три картины кисти Модильяни. По крайней мере, так все думали. Но куратор музея искусств университета заявил, что эти полотна не только подделки, но, вероятно, являются частью мошеннической схемы, словно дамоклов меч, висящей над частными коллекционерами последние несколько десятилетий.
Принцип этой мошеннической схемы не отличался от других, проверенных временем. Мошенники
Схема работала, поскольку картины Модильяни находились в широком доступе, причем многими из них сам художник или его любовница оплачивали счета за проживание в гостиницах и питание, и их было сравнительно несложно подделать — труднее было определить их подлинность.
— Я думаю, это та самая связь между Биксом Голайтли и Пьером Дюпре, заметила Алафер, — не исключено, что Голайтли торговал подделками Дюпре как крадеными полотнами мастеров. В картинах Пьера заметно влияние Модильяни. Помнишь, ты видел фотографию картины обнаженной женщины на софе работы Пьера? Ты сказал, что обнаженная девушка — Ти Джоли, а я еще спорила с тобой, заявив, что полотно типовое и смахивает на работы Гогена. Картина с Ти Джоли была похожа на знаменитую обнаженную девушку Модильяни. Вот, смотри.
Алафер кликнула мышкой, выведя на экран картину Модильяни.
— Лебединая шея, удлиненные глаза, зачесанные волосы, жеманный рот, теплота кожи — все это можно увидеть и на картинах Пьера. Дюпре совсем не плохой имитатор. Но я уверена, что он жаден и завистлив. Не так давно картину Модильяни продали на аукционе «Сотбис» почти за семьдесят миллионов.
— Думаю, ты права, — согласился я, — Клет вломился в квартиру Голайтли той ночью, когда он был убит, и сказал, что видел доказательства его связи с продажей краденых или поддельных картин. Если задуматься, то это идеальная мошенническая схема. Нужен только покупатель с опилками вместо мозгов и большими бабками на счету. Даже если покупатель поймет, что его кинули, он не может вызвать полицейских, не признавшись в том, что он думал, что покупает краденые картины, а не поддельные.
— И что ты собираешься делать? — спросила она.
— Позвоню сегодня в ФБР в Бэтон-Руж, но с ними обычно мало что получается.
— Почему?
— Мы с Клетом не считаемся надежными источниками.
— Да пошли они в задницу, — фыркнула Алафер.
— Давай-ка не выражайся, хотя бы в доме.
— А во дворе, значит, можно? Или, скажем, на тротуаре? — язвительно спросила дочь, провоцируя меня, но я прислушался к своему внутреннему голосу и решил закрыть эту тему.
— Можешь пообещать мне кое-что насчет Варины? — спросил я.
— Держаться от нее подальше?
— Не только. Ты должна понимать не только то, что она за человек. И ее отец. И Алексис с Пьером Дюпре. Ты должна осознавать, что представляют все эти люди.
— В смысле?
— Они работают на кого-то еще. На кого-то гораздо сильнее и опаснее их самих.
— Почему ты так думаешь?
— Мы здесь пешки, а не игроки. Всем, что здесь происходит, руководят люди извне или продажные политики. Конечно, подобный вывод не может не вгонять в депрессию. Но это реальность. Мы — подножный корм для любого с толстой чековой книжкой.