Блюз мертвых птиц
Шрифт:
Медитации о смерти — дешевый прием, не дающий ни малейшего утешения в борьбе со злом. Зло — это не абстракция, и игнорировать его — значит стать его жертвой. Земля пребывает вовеки, но так же вечны и раковые клетки, которые никогда не спят.
Я задумался о том, что Клет может оказаться прав: на каком-то этапе действительно возникает желание взять старика за яйца. Эти слова заставили меня передернуться. Нельзя давать силы своему врагу, и нельзя позволять ему заставлять других уподобляться себе. Я поднял еловую шишку и попытался забросить ее в середину потока, словно этот жест не только позволил мне
За ужином я не мог сосредоточиться на том, что обсуждали Молли и Алафер.
— Дэйв, это будет то еще мероприятие, — заявила Алафер.
— Ты имеешь в виду Фестиваль сахарного тростника? Ну да, так всегда бывает, — ответил я.
— Фестиваль сахарного тростника прошел месяц назад. Я говорю о музыкальном ревю 40-х годов, — поправила она.
— Я думал, ты говоришь о следующем годе, — промычал я.
Молли вгляделась в мое лицо и не отводила взгляда, пока я не моргнул.
— Что сегодня произошло? — спросила она.
— Кто-то вломился в офис Клета. Вероятно, друзья Варины Лебуф, — ответил я.
— Они что-то искали? — спросила жена.
— Зачем ставить себя на место уголовников? Это все равно что засунуть руку в несмытый унитаз, — пробурчал я.
— Вот уж сказанул, так сказанул, — заметила Алафер.
— Это просто метафора, — ответил я.
— В следующий раз не забудь сначала рвотные пакетики раздать, — ответила на мои жалкие оправдания Алафер.
— Прекратите оба! — тут уж не выдержала Молли.
— Варина является частью какого-то заговора. Клет заполучил разоблачительные записи, которые впоследствии уничтожил, но Варина думает, что они все еще у него. Кого я никак не могу выбросить из головы — так это Алексиса Дюпре. Я думаю, он служил в СС, а если так, то он работал в лагере смерти в Восточной Европе.
— И почему ты пришел к такому выводу? — спросила Молли.
— Дюпре — это полная противоположность тому, что он о себе говорит, — ответил я.
— Удобно, не так ли?
— Думаешь, он ветеран французского подполья, человек мира? Он и его семья терроризировали фермеров, которых ты пыталась организовать, — ответил я.
— Но это еще не означает, что он бывший нацист.
Я положил нож и вилку на край тарелки так мягко, как только мог, и встал из-за стола, в висках у меня стучала кровь. Я вышел на веранду, сел на ступеньки и бросил взгляд на светлячков, мерцающих в деревьях, и на листву, которую ветер гонял по земле. Я заметил картонную коробку, завернутую в коричневую бумагу, стоящую у нижней ступеньки крыльца. Упаковочная бумага была тщательно сложена на углах и аккуратно перевязана бечевкой. Надписей на коробке не было. Я открыл перочинный нож, разрезал бечевку, снял бумагу, открыл коробку и заглянул внутрь. На поверхности упаковочного материала, представлявшего собой смесь соломы и древесных завитушек, лежал конверт с приклеенным к нему скотчем розовым стебельком. Внутри была толстая карточка с серебряным обрамлением, по центру которой располагалась надпись, сделанная синими чернилами. Я долго не мог отвести взгляда от надписи,
— Дэйв? — позвала Молли.
— Я буду через пару минут, — ответил я.
— Не нужно тебе все держать внутри. Это все равно что пить яд маленькими глотками.
— Ты говоришь, что я приношу свои проблемы домой вместо того, чтобы оставлять их на работе?
— Я вовсе не это имела в виду.
— А я с тобой уже собрался согласиться. Мы с Клетом встретили одного парня по имени Ламонт Вулси. У него глаза настолько синие, что они почти фиолетовые. Знаешь, у кого еще такие фиолетовые глаза? У Гретхен Хоровитц.
Она села рядом со мной, смятенная, словно наблюдая, как вот-вот перед ее глазами произойдет нечто неизбежное и непоправимое.
— Что ты говоришь? Кто такой Вулси?
— Я не уверен. У меня в голове все смешалось. Я не знаю, кто такой Вулси, и я не могу разобраться в собственных мыслях. У меня нет ни малейшего права вываливать все это на тебя и на Алафер. Вот что я говорю.
Жена взяла меня за руку.
— Мне кажется, ты не видишь главной проблемы. Ты хочешь, чтобы Луизиана была такой же, как пятьдесят лет назад. Может, Дюпре на самом деле зло, а может, они просто жадные толстосумы. В любом случае тебе нужно их отпустить. Как тебе нужно отпустить свое прошлое.
— В некоторых лагерях над детьми ставились медицинские эксперименты. Им искусственно меняли цвет глаз.
Молли отпустила мою руку и всмотрелась в темноту.
— Пора положить этому конец. Тебе, Клету и мне нужно сесть и поговорить. Но если ты будешь повторять одно и то же, это нам не поможет.
— Я ничего не придумываю.
Я слышал, как тяжело она дышит во влажном воздухе, словно ее легкие не могли с ним справиться, словно запах сахарного завода и черные волокна дыма застревали у нее в горле. Я не мог понять, плачет она или нет. Я покусывал ногти, уставившись на фонари и листву, серпантином спешащую куда-то по асфальту.
— Что это? — наконец прервала молчание Молли, глядя в тень под кустами камелии.
— Кто-то оставил коробку на ступеньках.
— Что в ней?
— Загляни.
Она наклонилась и потянула к себе коробку. Молли отодвинула в сторону упаковочный материал и попыталась наклонить коробку к себе, но та была слишком тяжелой. Тогда она встала и поставила коробку на ступеньку прямо под светом фонаря. Я слышал, как в коробке звенят друг о друга бутылки.
— «Джонни Уокер Блек Лэйбл»? — спросила она.
— Ты на карточку посмотри.
Она достала ее из конверта и прочла вслух:
— Конь хотел бы тебе это передать. С Рождеством, Лейтенант, — жена посмотрела на меня непонимающим взглядом. — Кто такой Конь?
— Это кодовое имя полковника, под началом которого я служил. Это был гигантский мужик, который голышом ходил в джунгли, выпивал по ящику пива в день и мог сдуть палатку одним залпом из сортира после ужина из бобов и чечевицы. Весь его живот был в огромных шрамах после того, как он принял очередь из «АК». Полковник был лучшим солдатом из всех, кого мне доводилось знать. Он основал подразделение «Дельта».