BMW Маяковский
Шрифт:
– Раньше аристократия и буржуазия попадала на тот свет и жила в нем. Я про телевидение и избранных: актеров, ведущих, политиков. Интернет – это Великая октябрьская социалистическая революция, или Восстание масс, говоря иначе, когда бессмертен почти любой. Просто вопрос в формате и в статусе того, кто не умер.
Тэффи внимательно выслушала его, пока остальные пили, и отчетливо и громко произнесла:
– Хватит мудрствования хоть на минуту. Хотя бы на час, черт возьми. Давайте попроще!
Она подняла всех троих, включила сиртаки, прошлась кругом с ними и села писать миниатюру пальцем, смоченным в вине, на губах любимых мужчин.
–
– Что любишь меня, – ответствовал Блок.
– Ты забыл частицу «не»!
– Ну и пусть.
Быстро ей это надоело, потому Тэффи переоделась в горничную в мини-юбке и сетчатых колготках и заставила три сердца стучать так, будто они – молотки, а тела – гробы, не иначе. Ее же сердце отправилось гулять по венам и капиллярам, артериям и нашло себе место в конце мизинца. Но ненадолго, после того, как Маяковский и Блок облобызали ей ягодицы, а Есенин сделал такие фото, пошли в ванную, наполнили ее и запустили кораблик, сделанный из бумаги.
– Вот так и мы на поверхности земли. Просто надо перестать быть бумажным корабликом на земле, а стать бумажным самолетиком на воде.
Тэффи разделась полностью, легла в ванную, набрала в рот вина и стала поить им по очереди поэтов, наклонявшихся к ней. Иногда они целовали ей груди, напоминающие два автобуса, откуда выходят люди, но садятся гораздо больше.
– Ведь час пик, – рассмеялась она и запустила пальцы в волосы Сергея, похожие на рожь, которую убирает комбайн – гребенка.
Так прошла пара часов, после которых они вырубились в комнате, кто где, и проснулись там же, но слетав на другую планету при этом, но все вместе, а потому никто не заметил того, продолжив спать и заниматься сексом одновременно.
11
Когда к твоему виску приставляют пистолет, а ты думаешь, что это палец, то в случае выстрела ты становишься рукой фрезеровщика без одного пальца – пули и продолжаешь работу, чтобы однажды обрести утерянное в виде станка, который и стал твоим пальцем по имени Бог. А Тэффи проснулась утром, пока спали мужчины, написала рассказ за час, отредактировала его и отправила месседж подруге о том, что хочет прочесть его. Та сотрудничала с баром «Серебряные», предложила на завтра читку, в два часа дня, «почему бы и нет?» – «да – да» – «пойду приготовлю завтрак» – «а я к мужчинам своим» – «еще бы, мои проснулись» – «мои, я думаю, тоже». Тэффи вышла из чата, выкурила треть сигареты, как фалангу пальца, две трети забычковала, сварила кофе и отнесла его в комнату, где троица и спала и нет. В междуцарствии Блок, Маяковский и Есенин парили над полом, но не достигали потолка, они дремали вовсю, они были здесь и там, и в Самаре и в Москве, и в Кувейте и в России, и на Марсе и на Земле – такое бывает, просто надо вовремя это понять и сделать шаг не сюда, а туда, чего пока что никто не сделал, кроме пбв. А это практически боги, ежели не они. В итоге Владимир пил кофе с солеными грибами, Есенин целовал мочку Тэффи, Блок смотрел телевизор, где рассказывали про него и читали его стихи. Тэффи тоже потягивала кофе и при этом свободной рукой искала и будоражила на Маяковском то, откуда появился весь мир.
– О богиня Астарта! – воскликнул Есенин и испытал то же, что и поэты, пишущие последнюю строку.
Тэффи поцеловала его, помогла одеться и отправила за сигаретами и плетеным сыром.
– Только не торопись, – напутствовала она, – на обратном пути умри от сердечного приступа, пролежи лет сто мертвым, а потом уже возвращайся сюда. Идет?
– Хорошо, – улыбнулся Сергей, вышел на площадку и исчез в лифте, который был и которого не было.
А Тэффи превратилась в цветочек, села в горшок и попросила Александра и Владимира поливать ее, чтобы она выросла в женщину по имени Тэффи и стала выдающейся писательницей – хотя бы для этой Земли. Для всего человечества без исключения – этого мизера, захватившего всё. Так все и случилось, Тэффи спрыгнула с подоконника и сказала:
– Почему не хотят брать незнакомые номера, когда с них звонят? Зло сгустилось в виртуальном пространстве. Облепило телефоны людей. Вот потому, если и звонят с добрым посылом, то толкают облако зла, подгоняют его к тебе, и в итоге опять оно как будто звонит, а добру еще надо пробиться.
Маяковский ответствовал – как будто не в тему:
– В «Джентльменах удачи» дочь профессора Людмила посетила троицу зэков по одной причине, о которой говорить даже не стоит.
– Снято в порно? – спросил Блок.
– И собрало много лайков, – положила ему руку на колено Тэффи.
Она встала, выглянула в окно, ожидая Есенина, и сказала вполоборота:
– Секс в одного больше секс, чем вдвоем, втроем тоже еще не секс, а аванс. Только вчетвером – это секс, а пятеро – уже групповуха, разврат. Сережа заходит в подъезд.
– Хорошо, – бросил Блок.
Есенин вошел с сыром и сигаретами и сходу сказал:
– Только в фильме «За последней чертой», в 1991-ом году, говорится напрямую о сексе вчетвером. Проститутке предлагают обслужить трех клиентов. Она отказывается. А почему? Потому что это удел самых обычных женщин. Проститутка не хочет вторгаться на их территорию и выбирает любовь. Удел проститутки – любовь, остальных женщин – секс.
Маяковский принял покупки, закурил в коридоре, спросив разрешения у Тэффи, и произнес – в ответ или вообще:
– Вот я понимаю индивидуализм – дым из двух ноздрей: пантограф троллейбуса. А не клоаку рта у трамвая.
– В «Белом солнце пустыни» Сухов говорит, «нам положена одна жена», – окинул всех взглядом Есенин, – не мне – не ему, а нам. Не посвящен ли весь фильм тому, что главный герой ищет пару к себе для подарка жене? Но вот Петруха и Верещагин гибнут. А Саид занят. Других вариантов нет. Во всех иных случаях ситуация – наоборот.
– Все может быть, – положила плетенку на стол Тэффи и накинула ногу на ногу, присев за правильный стол, раз у него четыре ножки, влюбленные в пол.– Пойдемте к Владимиру, что ли? Посмотрим, как работает и живет наш поэт.
– Идемте, – кивнул Владимир, – Маяковский, ты не против? Маяковский: нет, простое как мычание. Вперед!
Собрались быстро и пошли вниз по лестнице, ведущей вправо, налево и в лифт. По дороге Тэффи сказала о своем выступлении, Владимир пожал ей руку, Блок присвистнул, как Есенин, а тот сказал: круто.
– Завтра – читка? Ну – ну, вот так дела, так идемте сейчас пить кофе в кофейню, потом – ко мне, переночуем, а завтра – читать, читать и читать, – разжег огонь речи Владимир.
– Отлично, – положила руку ему на плечо Тэффи и стала этой рукой и этим плечом. Хоть на мгновение.
Сели через полчаса – приблизительно – в кафе, дождались прихода Белого и Черного и представления их.
12
Белого Черный вынес на руках, крича:
– Мы эмигранты! Мы эмигранты!
Впрочем, Белый тоже кричал: