Боб – необычный кот
Шрифт:
– Какие вы элегантные, – заметил я, пока они умилялись над Бобом.
– Ну и красавчик, – сказала дама про Боба, – а вы давно вместе?
– Да вроде. Мы как-то так нашли друг друга на улице.
– Знаете что, вот, возьмите. – Мужчина неожиданно вынул бумажник и подал мне двадцатифунтовую банкноту. – И сдачи не надо.
А
Никогда раньше мне не доставалось двадцать фунтов зараз.
Итак, станция «Ковент-Гарден» оказалась совсем не «кошмаром» для нас. Я бы даже сказал, что, наоборот, это было идеальное для нас с Бобом место. Однако другие продавцы, заметив, что дела у нас пошли в гору, увы, принялись завидовать. И вскоре их отношение к нам изменилось.
– Пора вам, ребята, переходить на постоянное место. Испытательный срок закончился, – сказала нам Сэм через две недели. – Будете сидеть теперь на углу Нил-стрит и Шорт-Гарден. Это тут, близко.
Я не удивился, но огорчился, чего уж там.
«Брось, Джеймс, это не беда, – сказал я себе. – Кто знает, что еще там впереди».
Я сжал губы и пошел на новое место.
Глава 20
Погодка
Осень в тот год была холодная и дождливая. Пронизывающий ветер и сильные дожди скоро сорвали всю листву с деревьев.
Как-то утром мы с Бобом шли к автобусной остановке. Накрапывал легкий дождик. Боб не любил дождливую погоду. Он шел на работу медленно и неохотно.
«Может, он уже не уверен, что стоило со мной сегодня идти», – подумал я про себя.
Гигантская серая туча нависла над нашей северной частью города. Она сильно смахивала на корабль пришельцев. И из нее точно скоро хлынет серьезный дождь. Был огромный соблазн развернуться и потопать домой, но приближались выходные, и денег на то, чтобы прожить, нам не хватило бы.
«Тебе не до выбора, олигарх», – подбодрил я сам себя.
Боб все еще плелся черепашьим шагом. Шагов пятьдесят мы тащились минуты три.
– Ну ладно, давай, приятель. – Я подобрал его, он вскарабкался мне на плечо, и мы поспешили к автобусу.
Дождь усиливался. Мы шлепали по лужам, по возможности перебегая от одного убежища вроде крыши или карниза к другому. Но, когда мы наконец сели в автобус, я понял, что Боб куксится не только из-за погоды.
Поездка в автобусе – это, как правило, любимое время Боба. Он мог бесконечно глядеть на улицы сквозь стекло, хоть сутками путешествуй. Но сегодня он не проявил интереса ни к окну, ни к месту около окна, которое занимал обычно. Он свернулся у меня на коленях, а это было для него нетипично. Он казался усталым, был весь какой-то раскисший.
Ему стало заметно хуже, когда мы вышли на Тоттенхэм-роуд. На Нил-стрит он как-то странно вел себя на плече – обычно смирный и бодрый, на этот раз он топтался и не находил себе места.
– Ты что там, Боб? – спросил я, замедляя шаг.
Он соскользнул по моей руке вниз. И прежде чем я успел хотя бы присесть перед ним, его начало рвать. Ничем особенным, только желчь, но его все рвало и рвало. Его маленькое тельце сжималось в конвульсиях, как будто пытаясь избавиться от того, что застряло у него где-то внутри. Я подумал, не укачало ли его, не я ли виноват в этом, ведь мы так подолгу с ним ездим.
Но его снова стошнило, все больше желчи. Какое уж тут укачивание.
Каких только мыслей не промелькнуло у меня в голове. Может, съел что-то? Или это болезнь посерьезнее? Вдруг он прямо сейчас умрет? Образ умирающего Боба едва не свел меня с ума. Я с трудом собрал мысли в кучу и заставил себя прекратить воображать всякие ужасы.
«Давай, Джеймс, не истери. Думай», – приказал я себе.
Боба рвет, и сильно, значит, организм обезвожен. Он повредит себе какой-нибудь внутренний орган, если я срочно что-то не сделаю. Я взял его на руки и понес к ближайшему магазину.
Денег у меня было мало, но хватило на курочку в бульоне, его любимую, и чистую питьевую воду. В такой ситуации я не мог позволить ему пить из-под крана. Ему могло стать еще хуже.
Я принес Боба на наше обычное место и опустил его на тротуар. Вытащил миску и выложил в нее курочку.
– На, покушай. – Я поставил перед ним миску и погладил его.
Обычно он поглощает лакомство в мгновение ока, но сегодня все было не так. Колокола в моей голове забили тревогу. Мой Боб не такой. С моим Бобом что-то случилось.
С тяжелым сердцем я стал продавать журналы – денег-то не было, а нам явно надо было к врачу. Но о работе я думать не мог. Я больше смотрел на Боба, чем ловил взгляды прохожих.
Через два часа я решил сворачиваться: бедняге определенно было худо. Надо было срочно везти его домой, в теплую и сухую квартиру.
До сих пор мне везло. Боб никогда не жаловался на здоровье. Ну, блохи были вначале, да у какого же бродячего кота их нет? В остальном Боб был здоров и прекрасен. Я не знал, что и думать. И ужасно боялся, что это могло быть что-то серьезное.
Мы ехали домой. Боб лежал у меня на коленях, и меня переполняли эмоции. Я с трудом сдерживал слезы. Боб – это лучшее в моей жизни. Мысль о том, что я могу его потерять, приводила меня в ужас. Но я никак не мог выкинуть ее из головы.
Когда мы вернулись. Боб сразу свернулся под батареей в клубок и заснул. Спал, и спал, и даже не пошел ко мне на кровать.
В ту ночь я не мог толком заснуть. Я подходил к нему, проверял, как он там. Один раз мне показалось, что он не дышит, и я положил на него руку – проверить. Я успокоился, только услышав его мурлыканье.