Бодуненц forever
Шрифт:
– О'кей.
Старший методист ограничилась парой реплик. Из них явственно следовало, что на всё воля свыше.
После слов Аделаиды Викторовны Проктер аж покрылся испариной от жаркого вдохновения. Видимо, приступил к своей песенной оде. И приподнялся со стула.
Снова раздался провоцирующий звук!
В этот раз Кольцов в ответ просто заскрипел от бессилия зубами.
Проктер поковырял сверлом в ухе, пытаясь, очевидно, извлечь оттуда застрявшую металлическую стружку, резонирующую с частотой зубовного скрежета директора.
– Для этого используются ватные палочки, – брезгливо бросил Кольцов.
Проктер покосился на директора.
«И что я этой палочкой смогу стальную стружку оттудова достать?» – промолчал он.
Сеня меж тем слегка кимарнул.
– А сами вы как? Готовы возглавить эстафету и вписать победную страницу в летопись лицея?.. Так и не услышали четкого ответа? Господин Важник, я к кому обращаюсь?! – прогремел голос директора лицея.
Сеня встрепенулся: «А, действительно, к кому?» – и стал вертеть головой по сторонам.
– К вам, именно к вам!
Скрипнула массивная дубовая дверь в кабинет. Это зашел Кофейня с удочками, подсачником и большим гипсовым бюстом Аристотеля.
«Почему же столь сильно опаздываете, уважаемый Иван Поликарпович?» – так, на всякий случай мысленно спросил Кольцов. «Троллейбус застрял», – по аналогии мысленно ответил Кофейня.
И не мудрено! Поскольку шестиметровое осиновое удилище, которое он выставил в вентиляционный люк троллейбуса, замкнуло провода высоковольтного электропитания… Обесточен весь микрорайон! Одна, если не главная! причина частых перебоев с электроэнергией в городе.
Старпреп между тем поставил хлыст в угол, где директор предусмотрительно приказал разобрать секцию подвесного потолка. Удилище на четверть выставлялось в класс этажом выше и там периодически насаживало на острие какую-нибудь живность. Вот и в этот раз откудато сверху донесся истошный девичий визг.
Сколько не пытались усовестить Кофейню, сколько не дарили ему раскладных японских спиннингов, он всё равно не расставался со своей осиновой снастью.
«Ему хоть осиновый кол на голове теши, или лучше посадить его на это "удилище"!» – возмущались в кулуарах сотрудники лицея, растирая поврежденные места (те, кто на себе испытал «оружие возмездия»).
– Ристотель – вместо грузила или подставка хорошая: сверху меховую кепку накинь и сиди на здоровье, – с этими словами, иллюстрируя сказанное, Кофейня ловко взобрался на голову Аристотеля, пристроив ноги на носу бюста.
– Са ва тре бьен! – по-французски (ca va tr`es bien – всё супер) высоко оценил наличие достаточного количества аперитива Кофейня, причмокивая губами и ерзая корпусом на кепке.
– Ах, сова?! Опять ее требует! – возмущенно зароптали участники совещания, вспомнив историю полугодовой давности…
Обычно Кофейня восседал на чучеле редкого экземпляра полярной совы из краеведческого музея. Его еле-еле отобрали сотрудники этого учреждения, подкараулив как-то мэтра у винного бутика. С них за данный экспонат уже год как вычитали из скудной зарплаты.
– А вы, я смотрю, тут газуете почем зря! – нацелился подсачником Кофейня на графинчик с аперитивом.
– И ты заметил, – обреченно вздохнул директор лицея, зажимая пальцами ноздри.
– Чего-чего? Кого-кого? – не расслышал старый мэтр.
Директор повторно рявкнул что есть сил в специальный мундштук на столе, который замысловатыми изгибами труб был подведен в угол, где обычно дислоцировался Кофейня и упирался тому прямо в ухо.
В этот раз возглас был такой силы, что Кофейню просто смело с бюста в противоположную стену.
– Что ты шепнул, не расслышал! – проскрипел Кофейня, когда его «соскоблили» с радиатора центрального отопления.
– Не притворяйся, не притворяйся! – взбеленился Проктер. – Тут все знают, что у тебя слух полностью восстановился. После «чудо-носков».
– У него там, наверное, за ночь опять заросло! – догадалась Аделаида Викторовна.
– Несомненно! – согласилась фельдшер Валентина. – Хотя я только вчера вечером состригала его волосьё, но не закончила процедуру, потому что потеряла в правом ухе портновские ножницы.
– А я после этого еще два часа чистил твои слуховые каналы на фрезерном станке! – захлебнулся от злости фрезеровщик Прокопчиков, обращаясь к Кофейне. – Сначала в обычном режиме, но когда твоя голова с туловищем стали вращаться с частотой шпинделя, и у тебя началась морская болезнь, зажал голову в тисы?
– И что?
– А то, что сломал в твоем ухе сверхтвердую фрезу из нитрида бора. Знаешь, сколько она стоит?! А ты так и не проставился!
– Не тебе одному! – откликнулся из дальнего угла сварщик Кутепов. – Мне потом автогеном пришлось вырезать дремучие волосяные джунгли, чтобы извлечь из ушей ножницы и остатки злополучной фрезы для списания.
– Перебьетесь, джентльмены! – отрезал Кофейня, ловко подцепив заветный графинчик и притянув его к себе.
После минутного раздумья директор лицея продолжил:
– Мистер Прохоров, сожалею, но вы будете в резерве команды, так как утратили профессиональные качества.
Проктер беззвучно пожевал воздух губами в поисках очередной занозистой рифмы («качества-мачества-басмачества-землячества»)… и споро взялся за ручку.
– Проктер, ты что там все время строчишь? Заяву на меня в органы или протокол заседания? Поясни! – подозрительно покосился на мастера Кольцов.
– В данный момент мое воображение захлестнула волна производственной лирики, – выдохнул мастер Прохоров и с гордостью зачитал собравшимся свежеиспеченное творенье: