Боевой эксперимент
Шрифт:
Однако это детали. Вернемся к тому, что страх имеет свойство накапливаться. И – отравлять организм. Стало быть, иногда, время от времени, токсины страха нужно выводить. Можно, конечно, часами говорить с психотерапевтами, как те же америкосы. Но в боевых условиях, где нет мягких кресел и времени на разговоры, лучше украдкой выпитой водки и торопливого секса нет ничего. Ну, разве что третье место вполне заслуженно занимает «травка». Тоже вариант. Но – крайний. Ибо боец должен быть трезв, адекватно воспринимать обстановку и быстро принимать соответствующие ей решения. А наркоша – он и есть наркоша. Человек, не заслуживающий
Так что Максим Оболенский и Монк не пили – выводили токсины страха. Тем более что Максим привез и настоящую русскую водку, и буханку черного хлеба, и огурцы соленые… Что, спрашивается, еще нужно русской душе для того, чтобы развернуться во всю свою ширь?.. Тем более на чужбине?
– Так что ты там про Лизу-то говорил, братишка?..
А вот тут, как в том кавказском анекдоте. «Сколько братьев?» – «Адын». – «Остальные что, сестры?» – «Нэт! Братишки…» Если брать за основу кавказские понятия, то брат – это старший. А братишки – мелкие, за которых «старшак» всегда в ответе.
И Артем прав. У него с Максимом разница в два года. Просто тот поступал в училище после школы – юный и резвый романтик, не видевший реальной войны, не знающий всей той грязи, что неминуемо сопровождает военные действия хоть в чужой, хоть в своей стране. Другое дело Артем. Тот в военное училище пришел осознанно, со «срочки». С той, нормальной, когда еще служили. И не несколько месяцев, а два года. И, оказавшись по воле случая – а вообще-то в результате жесткого психологического отбора – в отдельной бригаде специального назначения ГРУ ГШ РФ, прочувствовав, «поняв службу», другой судьбы для себя и не видел. Служение Отечеству, а не тем людям, что его представляют в «ящике». «Гусары газет не читают…»
Вот так и получилось, что сержант Рождественский какое-то время был командиром отделения у курсанта Оболенского… А первый командир – это как первая любовь… Кто служил, тот поймет.
– Брат… Лиза остается на месте.
– Что-о?! – вскинулся Артем. – Почему это ты решил, что имеешь право лезть в мои дела?..
Тут уж придется воздержаться от буквального, то есть дословного воспроизведения реплик каждого из персонажей. Простим их… В российской армии, откуда вышли оба собеседника, матом не ругаются. Там им разговаривают…
Правда, до настоящего конфликта дело так и не дошло. Поругались, покричали – и остановились. Причин тому было несколько. Первая – то, что оба наемника знали друг друга если не с детства, то с курсантских погон – точно. А вторая…
В самый разгар «веселья» в модуль ввалился Шурик – тот самый, спасенный Хохлом инженер-строитель.
– Командир, люди размещены, на довольствие поставлены! Обмундирование будут получать с утра.
– Хорошо, – кивнул Монк, – отдыхай.
– Есть! – щегольнул абориген военной выправкой. Правда, выглядело это довольно комично. Шурик, попав на базу, оставался в своей одежде – ярко-красной свободной футболке и потрепанных джинсах. На ногах – старенькие тапочки, каблуками (то есть стесанными задниками) которых он даже попытался щелкнуть.
– Иди уже! – Артем не смог сдержать улыбки.
Абориген исполнял в команде наемников обязанности старшины. Не бросать же его было там, в переулке, избитого? Может, и оставили бы… Но Хохол, сам раненный, уперся в горячке – и доволок негра до машины. Правда, этот, из локалки, попытался было выступить, но здоровяк взводный, еще возбужденный, окровавленный, особо не заморачиваясь подбором английских слов, отправил его по известному каждому русскому человеку адресу. Может, этот тип и не понял, что именно ему было сказано, однако тон, не предвещавший ничего хорошего, заставил человека из локалки отойти от машины. И только напоследок он бросил в сторону Монка обиженный взгляд – дескать, такой беспредел… Вот только на его недовольство и взгляды, хоть прямые, хоть косые, наемник плевать хотел. Посмотрел на бессознательного «земелю», ворочавшегося у его ног, вздохнул тяжело и махнул рукой:
– Грузите тушку, да мотаем отсюда, пока не началось!
Действительно, оставаться здесь было нежелательно. Кто его знает, с кем они там сцепились в темноте? И не возжаждут ли друзья и близкие представителей проигравшей стороны восстановления справедливости в своем о ней представлении? Так что лучше уж наемникам укрыться как можно скорее на своей базе, за укрепленным периметром. Тем более что и Хохол, и абориген нуждались в медицинской помощи.
Вот так и оказался Шурик на базе… Сначала несколько дней лечился, зализывал полученные в драке раны, а потом как-то так незаметно и прижился. И добровольно взвалил на свои плечи старшинские обязанности. Причем трудился за питание и проживание, можно сказать, из любви к искусству.
Абориген уверенно вписался в компанию наемников, быстро стал своим и даже удостоился позывного Максимка. В этом плане отличились затейники-русские, не забывшие еще «Морские рассказы» Константина Станюковича.
Только Том посматривал на это неодобрительно и даже как-то раз прямо выразил свое недовольство присутствием на базе постороннего. Тем более чернокожего «дикаря». На цвет своей собственной кожи он внимания не обращал, искренне считая себя не негром и не ниггером, а афроамериканцем. Но Монк только отмахнулся – в конце концов, содержание лишнего человека ни самому начальнику, ни его работодателям ничего не стоило в финансовом отношении.
После того как Максимка покинул кабинет Монка, тот развернулся к старому товарищу:
– Значит, говоришь, Лиза остается на месте?.. А почему?
Максим, улыбаясь, пробежался взглядом по электрическим розеткам и плафонам, покосился на темное окно и, весьма выразительно коснувшись кончиком пальца мочки уха, предложил:
– Может, пойдем, покурим?
– Ну, пойдем… – согласился Артем после короткой паузы.
Наемники – оба, кстати, некурящие – вышли из модуля, отошли немного в сторону, встали так, чтобы и самим в глаза кому-нибудь из праздношатающейся публики не бросаться, и чтобы увидеть издали того, кто вдруг захочет к ним приблизиться.
– А теперь рассказывай, – первым начал Артем. И сейчас в голосе его уже не чувствовались эмоции – только холодная деловитость. – Что же такое, из ряда вон выходящее стряслось и какое отношение к этому имею я?
Максим на мгновение замялся. И тогда Монк поторопил его:
– Шаман, ты меня не первый год знаешь. Не хочешь или не можешь говорить – молчи. Но только врать не надо. Я ведь все равно не поверю в то, что ты опять решил сменить место работы…
– Есть дело… – начал Оболенский. – В чем суть стоящей задачи – я тебе сказать не могу. Пока не могу. Но мне понадобится твоя помощь…