Боевой Космос

Дуглас Йен

— Комендор-сержант, санитар второго класса Ли по вашему приказанию явился.

— Вольно. — Экхарт указал на стул. — Я не офицер, и все эти дерьмовые формальности не нужны. Понял?

— М-м… конечно, комендор-сержант. Понял. — Ли сел на предложенный стул. Что это — прелюдия к выговору? Или к тому, что его выгонят из программы?

— Расслабься, сынок, — сказал Экхарт. — И зови меня просто Ком.

— Хорошо, Ком. М-м, послушайте. Я обдумал свои действия по лечению того последнего раненого и вижу, что пошло не так, как надо. Мне не нужно было помещать рану на солнечный свет.

Экхарт только махнул рукой.

— Все прошло нормально, сынок. И твой экзамен по выполнению учебного задания будет проведен позже, вместе с остальной частью класса. А сейчас я хочу рассмотреть твой рапорт на включение в межзвездную экспедицию.

Ли прошиб озноб, холодный, как тень на лунной поверхности.

— Есть какие-то проблемы?

— На самом деле, нет. Только я думаю, что тебе не мешало бы проверить голову. Что, черт возьми, ты и вправду хочешь отправиться за пределы Солнечной системы?

Ли глубоко вдохнул, задержал дыхание, а потом выдохнул. Как отвечать на подобный вопрос?

— Ком… Я просто хочу и… и все. А если я мечтал о космосе с детства? «Вступи во Флот и увидишь звезды!».

— Ты и так в космосе. Напоминаю на тот случай, если еще не заметил. Большинство детей, мечтающих о космосе, никогда не добираются не то что до Луны, но даже околоземной орбиты. И ты это знаешь. — Экхарт подался вперед, сжав перед собой руки на рабочем столе. — Ты добился этого! Ты в космосе. Почему ты так стремишься к Большому Прыжку?

— Я не назвал бы Луну космосом, Ком. — Ли указал наверх. — Я имею в виду, что Земля все тут же, рядом, в пределах видимости.

— Всегда есть вакансии на Марсе. Или на Европе. Или во флотском космическом патруле. Я хочу знать, почему ты хочешь лететь на другую звезду, черт побери. Именно в этом твоя мечта, угадал?

Ли вздохнул.

— Да, Ком, правда.

— Ты хочешь завербоваться в экспедицию, которая может продлиться двадцать-тридцать лет. Ты вернешься домой, став старше, возможно, всего на четыре года, и полностью разойдешься во времени со всеми остальными. Все, кого ты знал, состарятся на тридцать лет. Твой имплантат безнадежно устареет. Ты перестанешь понимать язык землян. Черт, культура может показаться тебе куда более чуждой, чем все, с чем ты столкнешься в космосе. Ты больше не сможешь ни с кем сойтись.

— Ком, здесь, на Земле, у меня действительно никого и ничего нет, я имею в виду ничего, кроме Корпуса.

— Ага. — Взгляд Экхарта приобрел отсутствующее выражение — он изучал некую внутреннюю загрузку данных. — Здесь говорится, что ты только что развелся.

— Так точно, Ком.

— Что случилось?

Ли пожал плечами.

— Мои жена и муж вместе подали на развод. Я пришел домой из последнего полета и обнаружил, что дома установлены новые замки, которые больше не распознают отпечаток моей ладони. Позже я узнал, что они подали на развод несколькими месяцами ранее, но я пока не получил бумаг об официальном расторжении брака.

— А причина развода? Они сказали тебе почему?

— «Непримиримые разногласия», но что, черт возьми, это значит?

— Проблемы из-за службы?

— Да, наверно. Я знаю, что Нэнс никогда не нравились мои продолжительные командировки. Египет. Сибирь. Они длились по шесть месяцев, все это время я находился на низкой околоземной орбите. Но она, черт возьми, могла хотя бы дождаться меня, могла хотя бы поговорить со мной! Десять лет брака, это не шутка! Они как в черную дыру ухнули. Теперь я знаю, что Крис — слизняк, двуличный, помешанный на трахе тип — без ума от мелодрамы и звука собственного голоса. Я не знаю, как он убедил Нэнс, но… я… я думал, что у нас действительно есть что-то. Что-то стабильное.

— Ясно. Итак, ты решил, что ничего стабильного нет, и подумал, что двадцать или около того лет за пределами Солнечной системы позволят тебе сбежать от твоих проблем. Или… ты делаешь это из мести? Вернешься старше на четыре года, когда твои супруги и все прочие близкие тебе люди состарятся на двадцать лет?

— А смысл? Мы все еще будем мужиками хоть куда. Но скорее всего я и впрямь хочу сбежать от всего этого.

— Значит, я все правильно понял, черт тебя побери. Хочешь сбежать ото всех, кого знал на Земле, порвать все родственные связи, покончить со всем, что дорого? Но, знаешь, от себя не сбежишь.

— Я и не бегу от себя. Если и бегу, то от них.

— Знаешь, сынок, я слышу подобную историю не впервые. Может быть, в тысячный раз. Ты не первый несчастный кретин, превратившийся в консервированное дерьмо благодаря своим обожаемым супругам или зуботычине от тех, в кого он верил и кому доверял. А это ранит, причем сильно. Но я также знаю, что боль остается здесь. — Он указал на грудь Ли. — То, от чего ты хочешь сбежать, все равно остается с тобой. Сынок, можешь бежать на Андромеду, а боль все равно остается в тебе. Вопрос в том, стоит ли это потери всего, что тебе дорого на Земле?

— Ком, — сказал Ли, — у меня все будет в Корпусе. Даже на Андромеде. Победить или умереть!

— Ура, ура, — проговорил Экхарт, но как-то вяло, без энтузиазма. — Сынок, мой долг предупредить тебя, чтобы ты держался от всего этого подальше.

— Зачем?

— Чтобы помешать тебе испортить себе жизнь.

— Хорошо, мой рапорт у вас, Ком. Все, что вам нужно — это приложить свой рапорт с отказом. Это так же ясно, как то самое консервированное дерьмо.

— Я по-прежнему могу так поступить, Ли, если тебе не удастся меня переубедить. Но должен сказать, проблема в том, что нам срочно нужны добровольцы для межзвездной экспедиции. Очень нужны. Вскоре намечается большая, очень большая экспедиция. И ваш класс, честно говоря, все, что у нас есть. Только трое из класса в тридцать восемь человек совершенно не имеют родных, и всего семеро — холостяки. У всех остальных есть семьи и близкие родственники.

— Позвольте мне сказать напрямик. Вам нужен санитар для межзвездной экспедиции, но вы пытаетесь нас отговорить, несмотря на то, что мы хотим пойти добровольцами? Почему? Это же бессмыслица.

Экхарт вздохнул.

— Сынок, это — морская пехота. Здесь не все и не всегда имеет смысл. Я подпишу твой рапорт, если ты сможешь убедить меня, что не совершаешь самую большую ошибку в своей молодой несчастной жизни.

— Я… понял…

И он убедит. Сердце забилось в груди. Экхарт всего-навсего давал ему шанс отступить.