Боевые маршруты
Шрифт:
Я тут же написал письмо и передал его с возвращавшимся обратно летчиком. Я категорически заявил, что сложившееся об Антоненке мнение ошибочно, что он вполне мог заблудиться, поскольку через горы нам пришлось лететь в сплошных облаках. Видимо, он вынужден был вернуться, чтобы напрасно не погибнуть и сохранить самолет. В заключение выразил готовность взять товарища на поруки.
Письмо сыграло свою роль. Во всяком случае обвинение летчика в трусости сразу отпало, и Сергей Антоненок остался работать с нами.
В очередном боевом вылете мы должны были разведать - не собрал ли снова генерал Ма Чжуин свои силы, рассеянные под Урумчи. Бензина в запасе не оказалось. Пришлось заправить и выпустить только самолет Кости Шишкова. Полетел оп на разведку и не вернулся. До вечера ждали, а его все нет. Выходит, погиб парень.
К ночи привезли бензин. Я заправил свою машину, пополнил боеприпасы и утром, чуть свет, вылетел на поиски товарища. Но, как ни старались мы со штурманом, обнаружить его не удалось. Заметив в одном из ущелий скопление конницы мятежников, Алеша Завьялов высыпал на нее весь бомбовый груз. Но насчет "весь" он ошибся. Одна бомба по его недосмотру осталась. И вот, когда мы пролетали над крепостью Урумчи, она сорвалась с держателей и угодила прямо во двор резиденции генерал-губернатора. "Ну, - рещил я, - теперь нам с Алешей не сдобровать. Генерал-губернатор пожалуется консулу, и нас обоих отдадут под суд. Попробуй докажи, что все произошло случайно".
Возвратились в Шихо и с часу на час ждем суровой кары. Но день кончился, а о бомбе никто нам не напоминал.
Утром снова вылетели на поиски Шишкова. Над окрестностями Урумчи около двух часов кружили безрезультатно. Только на обратном пути заметили самолет, искусно укрытый у крепостной стены.
Самолет нашли, хорошо! Но где же сам Костя? Если жив - почему не дает о себе знать? Свою тревогу высказали консулу.
– Хорошо, проверю, - пообещал он. И вдруг напомнил: - Тарарам вы своей бомбой наделали. Правда, Шень Дубань простил вас, поскольку взрыв не принес никакого вреда.
Костя Шишков оказался живым-здоровым. Оказывается, его самолет подбили мятежники, пришлось садиться на вынужденную. Приземлился он неподалеку от крепостной стены Урумчи. Защитники города тотчас же бросились спасать летчика и спасли. Самолет они тоже успели подтащить к стене и тщательно укрыть. Только с воздуха его смогли обнаружить.
Через несколько дней Шень Дубань устроил во дворце прием в честь победы над мятежниками и щедро нас наградил. О злополучной бомбе он даже не заикнулся. Понимал, что это чистая случайность, и не захотел омрачать радость победы.
* * *
Для организации авиационной школы в Синьцзяне Советский Союз передал Китаю несколько самолетов Р-5 и По-2 со всем оборудованием, необходимым для их обслуживания. Сюда была направлена и большая группа опытных инструкторов. Кроме ранее названных мною товарищей здесь работали Тюрин, Сорокин, Шней, Коло-кольцев, Хватов, Андрианов и другие. И все-таки создание школы проходило довольно туго. Основные трудности встречались при комплектовании ее курсантами. Среди китайских военнослужащих оказалось крайне мало людей, хоть мало-мальски владеющих грамотой. А ведь им предстояло изучать сложную авиационную технику. Отсталость страны, скованной феодальными порядками, проявлялась во всем. Особенно сильно она давала о себе знать здесь, в Синьцзяне. Отгороженный от остальной территории Китая высочайшими горными хребтами и безжизненными пустынями, он как бы застыл на пороге средневековья.
...Начальником авиашколы китайское командование назначило генерала Вана. Меня определили к нему старшим советником по авиации.
С горем пополам генерал набрал нужное количество кандидатов в летчики, и они приступили к занятиям. Тяжело приходилось ученикам, а учителям и того тяжелей. Многие молодые китайцы самолета вообще никогда не видели. Когда им растолковали элементарные основы аэродинамики, они никак не могли понять, как это пропеллер может сам "ввинчиваться" в воздух и тянуть за собой такую тяжелую машину. Положение осложнялось еще и тем, что никто из нас не говорил по-китайски, а слушатели совершенно не понимали русскую речь. Вот когда нам особенно пригодились приобретенные в академии навыки практического показа.
Однако, несмотря на многочисленные трудности, обучение китайцев управлению самолетом пусть очень медленно, но все-таки продвигалось вперед. Настал наконец день, когда их допустили к рулежке самолета. С каким же упоением и восторгом они это делали! Прокатившись на винтокрылой машине, курсанты собирались в кружок и начинали что-то громко обсуждать, энергично размахивая руками.
Мы поражались прилежности своих учеников. Они могли часами сидеть на земле, не шелохнувшись, когда им о чем-то рассказывали, часто забывали про обед и отдых. Особенно нравились им практические занятия на самолете. К машине они относились, как к живому существу, буквально боготворили ее.
В числе китайцев, готовившихся стать летчиками, был невысокого роста паренек. Звали его Ван Мин. Он так привязался к нам, инструкторам, что не отходил ни на шаг, выпытывая все о самолете. А это что? А это как называется? Впоследствии он стал нашим неплохим помощником. Обладая цепкой памятью, Ван Мин быстро усвоил наиболее употребительные слова авиационного лексикона и с гордостью употреблял их где надо и но надо.
После занятий он обычно собирал свою группу и начинал повторный курс учебы уже на своем, родном языке. Но такие слова, как "винт", "шасси", "кабина", "фюзеляж", "крылья", произносил непременно по-русски.
– Ты по-своему, по-своему объясняй, - убеждали мы старательного ученика и помощника, но он лишь отрицательно крутил головой:
– Русики ка-ра-шо! Шанго ка-ра-шо!
Между китайцами и нами установилась искренняя дружба. Они сразу поняли, что советские люди оказывают их родине бескорыстную помощь. Их подкупали наша гуманность и чистосердечное отношение.
В китайской армии того времени существовала жестокая палочная дисциплина. Солдата за человека не считали. Выходец из крестьян, он и в военной форме оставался "рабочей скотинкой", бесправным существом. Офицеры, рекрутируемые из привилегированной знати, свысока относились к черни. Для них ничего не составляло до крови избить солдата или посадить его в яму, а потом морить жарою, холодом и жаждой.
Однажды на наших глазах офицер избил будущего летчика только за то, что тот уронил котелок и якобы наделал шума. Солдат стоял как вкопанный, не уклоняясь от ударов, а когда экзекуция кончилась, еще и поклонился офицеру "за науку".
Нам очень хотелось заступиться за невинного человека, но, как говорится, со своими порядками в чужой дом не ходят. Может быть, это обстоятельство и вынуждало нас с еще большим уважением относиться к простым людям, и они нам платили верной любовью. Бывало, притащат в корзине яблок и от всей души угощают: