Бог Иисуса Христа

Каспер Вальтер

Причина этой несовместимости состоит в марксистском понимании человека, согласно которому человек или человечество — свой собственный творец, лишь самому себе обязанный своим существованием [162] . Согласно Марксу, человек и свой собственный спаситель; любая идея посредничества изначально исключена [163] . «Корень человека — сам человек». Такая радикальная автономия исключает любую форму теономии. «Критика религии завершается учением, согласно которому человек — наивысшее существо для других людей» [164] . В.Гардавски пишет: «Марксизм по своей сути — атеизм. Иными словами, именно атеизм представляет собой радикальную перспективу марксистского мировоззрения. Без нее Марксова концепция целостного человека настолько же непонятна, как и его представление о коммунизме» [165] . Необходимо откровенно признать, что не только для ортодоксального диамата, но и для первоначального марксизма К.Маркса атеизм является существенным элементом. Вопрос, можно ли отделить атеизм от социально–политического и экономического подхода в марксизме, применим лишь к ревизованному марксизму, отказывающемуся от тоталитарного мессианства. Но является ли такой марксизм первоначальным марксизмом?

162

K. Marx Zur Kritik der National"okonomie — "Okonomisch–philosophische Manuskript, S. 605; ср. также 645.

163

К. Маркс К еврейскому вопросу, с.389, 405–406.

164

К. Marx Zur Kritik der National"okonomie–"Okonomisch–philosophische Manuskript, S. 497.

165

V.Gardavsky Gott ist nicht ganz tot, S. 173.

Любая

богословская критика философии К. Маркса должна начинать с самокритики. Христианство XIX в., если не принимать во внимание редкие исключения (епископ Кеттелер, А.Кольпинг, Ф.Хице и др.), слишком поздно осознало значение социального вопроса. Не зря епископский синод ФРГ (1971–1975) говорил об имеющем последствия соблазне [166] , вызванном неверным менталитетом, в частности слишком благотворительным, недостаточно структурным пониманием проблемы. Кроме того, долгое время не проводилось достаточного различия между разными уровнями марксизма, прежде всего между марксистским анализом социального вопроса и его идеологической интерпретацией. С богословской точки зрения, полемизируя против идеологической интерпретации марксизма, не следует отрицать, что в марксизме был выработан важный и незаменимый инструментарий для анализа социальных, экономических и политических проблем. Идеологическими эти методы становятся лишь тогда, когда они возводятся в абсолют, т.е. когда религиозные феномены изначально анализируются и дискутируются только в социально–экономической перспективе, а не сами по себе. Помимо этой методической пользы признания заслуживает такой содержательный вклад марксизма, как указание на основополагающее значение труда. Энциклика Laborem exercens (1981) продолжает эту точку зрения из христианской перспективы, рассматривая труд как основополагающую форму человеческой самореализации и утверждая примат трудящегося по отношению к вещам, в т.ч. и к капиталу. Недостатки марксистского понимания религии происходят оттого, что К.Маркс никогда не анализировал феномен религии сам по себе, а всегда с самого начала сводил его к экономическим и политическим функциям. Поскольку Маркс не обосновал самостоятельной критики религии, а перенял ее у Фейербаха, то возражения против теории проекции Фейербаха относятся и к Марксу. Из факта, что представления о Боге частично определяются социально–экономическими отношениями, нельзя делать вывод о том, что Бог — лишь отражение этих отношений. Если бы Маркс действительно исследовал роль религии в общественных процессах, то он не смог бы обойти вниманием вопрос, не существует ли (при всей важности социально–экономических отношений для формирования религиозных представлений) также влияния религии на общественные представления и практику, обнаруженного М.Вебером [167] . Также и Маркс, как минимум, смутно предполагал, что не только общественные отношения влияют на идеи, но и утопические идеи в состоянии влиять и производить революцию общественных отношений. Это означает, по крайней мере, относительную самостоятельность духа по отношению к материи. Следовательно, религия — не просто функция дурных экономических и социальных порядков, отмирающая после их революционного изменения. Даже в коммунистических государствах она до сих пор не исчезла; несмотря на жестокие преследования и угнетение она не только продолжает свое существование, но и переживает возрождение.

166

Синодальное постановление «Kirche und Arbeiterschaft», 1, в Gemeinsame Synode der Bist"umer in der Bundesrepublik Deutschland. Offizielle Gesamtausgabe. Freiburg–Basel–Wien, 1976. S. 327.

167

М. Вебер «Протестантская этика и дух капитализма», в Избранные произведения. М., 1990, с. 61–272.

Вышесказанное связано со второй проблемой: коммунизм до сих пор не смог дать ответ на вопрос о смысле жизни отдельного человека. Такие вопросы возникают в т.ч. и в социалистических обществах, так как они порождают новые формы отчуждения индивидуума от общества. На вопросы личного счастья, личной судьбы, вины, страдания и смерти отдельного человека невозможно ответить исключительно теорией прогресса на пути к бесклассовому обществу. Здесь мы сталкиваемся с решающим вопросом. Христианство понимает человека не только как совокупность общественных отношений, но прежде всего как личность, обладающую, при всей важности общественного контекста, собственной ценностью и достоинством [168] и являющуюся началом, предметом и целью всех общественных учреждений [169] . Поэтому христианство видит зло в первую очередь не в общественных структурах и порядках, а в грехе, исходящем из сердца человека. Достоинство личности основано, в конечном итоге, на трансцендентности личности [170] . Таким образом, автономия человека и теономия не конкурируют между собой, они растут не в обратной, а в прямой пропорции [171] .

168

II Ватиканский собор Gaudium et spes, 12.

169

II Ватиканский собор Gaudium et spes, пункт 25.

170

II Ватиканский собор Gaudium et spes, пункт 76.

171

II Ватиканский собор Gaudium et spes, пункт 21.

Из христианского понимания человека и его конститутивной потребности в Боге следует, что христианство исключает всякое внутриисторическое мессианство. По причине конститутивной потребности человека в Боге человек никогда не в состоянии быть совершенным господином самому себе. Поэтому он не может и полностью освободиться от своей истории и начать с нуля. Как и все остальные люди, революционер находится в гуще исторических событий; ему так же необходимы прощение, спасение, благодать нового начала. Наконец, революция обнадеживает, в лучшем случае, будущие поколения. Что же делать с угнетенными, страдающими, обездоленными в прошлом и настоящем? Кто они — всего лишь средство для достижения счастья других? А если возможна надежда и справедливость для всех, в т.ч. для мертвых, то только в том случае, если Бог есть господин жизни и смерти и если Он — Бог, воскрешающий мертвых [172] . Конечно, есть ложные надежды на потусторонний мир, но если отказаться от всякой надежды на потустороннее утешение, то и посюсторонний мир становится безнадежным.

172

Эта точка зрения впервые высказана в W.Benjamin «Geschichtsphilosophische Thesen», в Illuminationen. Frankfurt a. M., 1955. S. 268–272. Она нашла богословскую рецепцию и развитие, в частности в H.Peukert WissenschaftstheorieHandlungstheorie–Fundamentale Theologie. Analysen zu Ansatz und Status theologischer Theoriebildung. D"usseldorf, 1976. S. 283 и далее.

Фридрих Ницше

Фридрих Ницше (1844–1900) [173] уже в студенческие годы отошел от сентиментального и морализирующего христианства, знакомого ему по душной атмосфере лютеранского пасторского дома. Его аргумент против христианства — не столько разум, сколько жизнь. Ницше больше, чем философ, он, скорее, пророк смерти Бога и свидетель запросов, с которыми современный человек обращается к христианам и к аскетическому идеалу христианства. Однако Ницше уже осознает и нигилизм как следствие атеизма; он предвосхищает кризис смысла жизни, свойственный XX в., и стремится преодолеть его с помощью нового мировоззрения.

173

О Ницше см.: К. L"owith Nietzsches Philosophie der ewigen Wiederkunft des Gleichen. Berlin, 1935; А.де Любак. Драма атеистического гуманизма. M., 1997; К.Ясперс. Ницше и христианство. М., 1994; он же Ницше: Введение в понимание его философствования. СПб., 2004; J. В. L"otz Zwischen Seligkeit und Verdammnis. Ein Beitrag zu dem Thema: Nietzsche und das Christentum. Freiburg i. Br., 1953; E.Benz Nietzsches Ideen zur Geschichte des Christentums und der Kirche. Leiden, 1956; G.G.Grau Christlicher Glaube und intellektuelle Redlichkeit. Eine religions geschichtliche Studie "uber Nietzsche. Frankfurt, 1958; B.Welte Nietzsches Atheismus und das Christentum. Freiburg i. Br.,1953; M. Heidegger «Nietzsches Wort "Gott ist tot"», в Holzwege. Frankfurt а. M., 1957. S. 193–247; M.Heidegger Nietzsche. 2 Bde. Pfullingen, 1961; E. Biser «Gott ist tot». Nietzsches Destruktion des Christlichen Bewusstseins. M"unchen, 1962; E. Biser «Nietzsches Kritik des Christlichen Gottesbegriffs und ihre theologischen Konsequenzen», в Philosophisches Jahrbuch, 78 (1971), S. 34–65; 295–304; W.M"uller–Lauter Nietzsche. Seine Philosophie der Gegens"atze und die Gegens"atze seiner Philosophie. Berlin, 1971; E. Fink Nietzsches Philosophie. Stuttgart, 1973.

Мышлению Ницше суждено было узнать множество толкований, в т. ч. превратных. Сначала к нему обратился эстетический кружок Стефана Георге, затем его высказываниями о морали господ и белокурой бестии злоупотребляли национал–социалисты. Поначалу его влияние ограничивалось литературой; с ним связаны такие имена, как Томас Манн, Стефан Цвейг, Никое Казанцакис, Андре Жид, Андре Мальро. Из–за афористического мышления, оперирующего противоположностями и противоречиями, Ницше даже отказывались признать серьезным философом (В.Виндельбанд; Й.Хиршбергер); его влияние на философию стало ощутимым лишь в трудах К.Ясперса и М.Хайдеггера. Однако Ясперс и Хайдеггер интерпретировали Ницше большей частью исходя из недосказанного им и, тем самым, в духе собственной философии. Значение Ницше состоит в том, что он стремился преодолеть христианскую оценку истории и веру в прогресс, свойственную Новому времени, заменив их обновленной античной идеей круговорота (К.Лёвит, Э.Финк) и гераклитовой философией противоречий (Мюллер–Лаутер). Однако ключевое слово философии Ницше — не космос, а жизнь. Он формулирует страстную критику христианства, враждебного жизни. Поэтому христиане и богословы поначалу раздраженно реагировали на философию Ницше. Вл.Соловьев видел в нем предтечу антихриста. Г.Марсель, А. де Любак, К.Барт и др. видят в нем пророка гуманности без Бога и, одновременно, свидетеля вызванного ею кризиса Запада. Лишь Б.Вельте, Э.Бизер и др. вступили в открытый диалог с Ницше, несмотря на непреодолимую, принципиальную разницу во взглядах.

Ницше рассматривает свои сочинения как школу подозрения [174] . Он перепроверяет все прежние ценности, идеи и идеалы с точки зрения истории и психологии, распознает в истинах догадки, полезные для жизни предрассудки, выражение воли к власти [175] . «Истина — это род ошибки, без которого определенный вид живых существ не смог бы жить. Решающей является ценность для жизни» [176] . Существует лишь перспективное зрение и познание [177] , и эта перспективность — основное условие всякой жизни [178] . Жизнь стремится к заблуждению и не может обойтись без него [179] , она совпадает с волей к власти [180] . Ницше называет жизнь дионисийским началом, она опьяняюща, иррациональна, анархична по сравнению с аполлоновской ясностью [181] . Ницше порывает с верой Нового времени в разум, мораль, идеал. В конечном итоге он отрекается от всей метафизики, начиная с Платона, и от христианства, «потому что христианство есть платонизм для народа» [182] . Наука тоже основана на метафизической вере [183] . Ницше борется с любой формой «иного мира» истины, блага, бытия, вещи в себе, благодаря которым жизнь в этом мире обесценивается как нечто ненастоящее.

174

F.Nietzsche WWI, ed. Schlechta, S. 437; II, S. 13.

175

Ibid., II, S. 567.

176

Ibid., III, S. 844.

177

Ibid., II, S. 861; III, S. 441.

178

Ibid., II, S. 566.

179

Ibid., I, S. 438.

180

Ibid., II, S. 372, 578, 729 и др.

181

Ницше часто противопоставляет дионисийское и аполлоновское начала, ср. I, S. 21, 25, 35, 70, 104, 108; II, S. 245, 996, 1047; III, S. 791, 912 и др.

182

Ibid., II, S. 566.

183

Ibid., II, S. 208.

В идее Бога Ницше видит апогей и концентрацию иллюзии абсолютной истины. Бог есть наша самая давняя ложь [184] , притча и выдумка поэтов [185] , противоположное жизни понятие [186] , выражение обиды на жизнь [187] . Поэтому смерть Бога становится центральным понятием философии Ницше. Смерть Бога для него — наивысшее выражение смерти метафизики [188] . Однако было бы роковым заблуждением полагать, что Ницше имеет в виду только смерть Бога метафизики, а нехристианского Бога. Напротив, христианская идея Бога для него — «одна из самых испорченных идей Божества на земле». «В ней Бог деградирует до противоречия жизни, вместо того, чтобы быть преображением и вечным одобрением жизни» [189] . «Бог на кресте есть проклятие жизни» [190] . Поэтому: «Дионис против Распятого» [191] .

184

Ibid., II, S. 208.

185

Ibid., II, S. 261.

186

Ibid., II, S. 1159.

187

Ibid., II,S. 1203.

188

M.Heidegger «Nietzsches Wort "Gott ist tot"», в Holzwege. Frankfurt а. M., 1957. S. 193–247.

189

WW II, S. 1178.

190

Ibid., III, S. 773.

191

Ibid., II, S. 1159; Bd. III, S. 738; 773.

Весть о смерти Бога находит свое классическое выражение в «Веселой науке» (1886), в притче о безумном человеке, который среди бела дня зажигает фонарь и бегает по рыночной площади, беспрестанно выкрикивая: «Я ищу Бога! Я ищу Бога!» Безумец вбегает в смеющуюся толпу, пронзает ее своим взглядом и восклицает: «Куда подевался Бог?.. Я хочу сказать вам это. Мы его убили — вы и я! Мы все его убийцы!» [192] Слова Ницше о смерти Бога восходят к Паскалю, Ж. — П. Рихтеру и Гегелю. Однако у Ницше они приобретают иное, всеобъемлющее, значение. Это «величайшее из последних событий», «событие настолько великое, настолько далекое, настолько чуждое для понимания многих, что вряд ли весть о нем достигла них; не говоря уже о том, чтобы кто–то уже представлял себе, что это, собственно, значит» [193] . У Бога длинная тень, и прежде чем бороться с Ним, нужно сначала победить ее [194] .

192

Ibid., II, S. 126.

193

Ibid., II, S. 205.

194

Ibid., II, S. 115.

Ближайшие следствия этого события — «как новое, трудно описываемое подобие света, счастья, облегчения, просветления, воодушевления, утренней зари…»; «наконец–то мы снова видим горизонт…» [195] . Однако Ницше далек от наивного оптимистического атеизма. Он видит «предстоящее многообразие сменяюших друг друга слома, разрушения, гибели, ниспровержения» [196] . Поэтому его безумный человек говорит: «Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца? Куда теперь движется она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц? Не падаем ли мы беспрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы словно в бесконечном Ничто? Не дышит ли на нас пустое пространство? Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь?» [197] Ницше видит причину нигилизма в конечном итоге не в смерти Бога, т. е. в неверии, а в самой вере; ведь сам Бог для него — отрицание жизни. «В Боге обожествлено Ничто, канонизировано стремление к Ничто» [198] . Прежде всего поздний Ницше полагает: теизм в конечном счете есть нигилизм; нигилизм есть «следствие прежнего толкования ценностей бытия» [199] , «до конца продуманная логика наших великих ценностей и идеалов» [200] . Само христианство является нигилистической религией. «Нигилист и христианин — эти слова не зря рифмуются» [201] .

195

Ibid., II, S. 206.

196

Ibid., II, S. 205.

197

Ibid., II, S. 127.

198

Ibid., II, S. 1178.

199

Ibid., III, S. 493.

200

Ibid., III, S. 653.

201

Ibid., II, S. 1230. В немецком языке слова Nihilist и Christ рифмуются. — Прим. пер.