«Бог, король и дамы!»
Шрифт:
Ведро воды опрокинулось на распростертое тело, и Жорж-Мишель дернулся. Попытался сеть. Вяло удивился, что все еще жив. И чуть не оглох от радостного гвалта.
— Ну, молодец, парень, годишься — это ж надо, сколько продержался!
— И черепушка у него крепкая…
— А ты чего, болван, так шарахнул?! Это ж свой!
— Так испугался… Думал, он Косому руку отрубит…
Жорж-Мишель сидел в луже и чувствовал себя полным идиотом. Кто-то поднес к его губам кружку с вином, юноша хлебнул и сразу же закашлялся. Попытался встать. Себастьен Мало поддержал избитого «героя»
Следующие несколько часов слились в памяти шевалье в одно бесконечное марево. Кажется, он заплатил свой взнос. И, кажется, что-то пил. Нет, не «кажется», а действительно пил, и не что-то, а вино — очень крепкое, очень противное и очень вонючее… как и все в «Жареном кабане». Себастьен Мало поднимал тосты за нового браво и напропалую хвастал, какого крупного кабанчика завалил.
— Я еще и не таких кабанчиков… заваливал, — бормотал Жорж-Мишель, вообразив, будто слушает охотничью похвальбу короля Карла. — Главное… чтоб рука была тверда…
— Нет, ты послушай, Ален, — в третий раз возобновил наставления Мало. — Вот возьмем меня… или Косого… Думаешь, это наши настоящие имена? Чего ради тебе свое прозвание на весь Париж кричать? Глупо…
Нет лучше браво молодцов, И лучше шлюх девчонок. Нет хуже стражи подлецов И хуже петль веревок…— завопил Косой и собравшиеся дружно подхватили припев:
Так пусть Пакетта и Наннет Садятся на колени! Подымем кружки за подруг Под эшафота тенью!..— Вот пойдешь ты на колесо… — пьяно продолжал Мало, когда браво оторались. — Думаешь, до Лотарингии это не дойдет? Еще как дойдет! Наша слава — хлеще чем у Меченого. Чего батюшку с матушкой печалить?
— У меня батюшку убили… — пожаловался Жорж-Мишель. — И дядюшку тоже… и другого… Охо-хо, — молодой человек обхватил голову руками. — Двух дядюшек убили… с батюшкой вместе…
— Не реви! — стукнул кулаком по столу Мало. — Может, он тебе вовсе и не батюшка был. Это… никогда не известно. А вот матушка… Как услышит — Ален Готье на колесо пошел — так и примрет… Нехорошо. Ты лучше другое имя придумай…
— Какое? — Жорж-Мишель почувствовал живейшее волнение за матушку, чего с ним не случалось последние два года.
— А любое… Что в голову придет… Как придет — так и говори, — распорядился Себастьен.
— Жорж! — выдохнул шевалье Жорж-Мишель и икнул.
— Правильно. Меня в честь святого Себастьена прозвали, а ты у нас будешь — в честь святого Георгия. Пьем за Сен-Жоржа. До дна!
Когда в полдень Жорж-Мишель с трудом продрал глаза, потолок показался ему странно низким, а постель неимоверно жесткой. Молодому человеку потребовалось немало времени, чтобы сообразить, что потолок был не потолком, а крышкой столешницы, а постель не постелью, а полом. Справа и слева от шевалье на все голоса похрапывали и посапывали участники ночной попойки, и когда Жорж-Мишель постарался выбраться из-под стола, Себастьен Мало, Косой и прочие браво, чьих имен юноша так и не запомнил, дружно заворчали, требуя от Сен-Жоржа угомониться и не мешать людям спать.
Наконец, сжалившись над страданиями нового товарища, Себастьен Мало выполз из-под стола и сунул юноше кружку вчерашнего пойла.
— Пей, дурак, полегчает. А потом я тебе все покажу.
Может быть, граф де Лош и де Бар и постарался бы отказаться от подобной услуги, но юному Сен-Жоржу, только что явившемуся в Париж за деньгами и славой, воротить нос было не с руки. Молодой человек лишь удивился, разглядев при свете дня, что Мало был немногим старше его самого — лет восемнадцати, от силы — двадцати, а остальные парни казались и вовсе ровесниками. Юноша даже заподозрил, будто Ландеронд отправил его куда-то не туда, однако новые заботы на время вытеснили из головы шевалье сомнения.
Знакомство с парижской фауной далось Жоржу-Мишелю нелегко, и к концу дня не привыкший к пешим прогулкам молодой человек валился с ног от усталости. Скупщик краденного, оружейник, барышник, старшина гильдии воров («А чтоб к тебе не лезли, дурак», — пояснил Мало), несколько «надежных» трактирщиков с хищными глазами — Жорж-Мишель едва успевал запоминать имена, места и лица. Возможно, мечтавший о бегстве шевалье мог бы и плюнуть на подобную чепуху, однако очередное воспоминание о наставлениях господина де Броссара, неизменно утверждавшего, будто знания — это не деньги, которые можно отнять или же бездарно потратить, сделали свое дело, и Жорж-Мишель приложил все усилия, дабы как можно лучше разместить новые сведения в памяти.
— Надо бы тебя еще мэтрам представить, — озабочено ворчал Мало, — но уж это потом — на Гревской площади.
Жорж-Мишель только устало кивал, мечтая о постели. Молодой человек так и не понял, чем вызвана докучливая забота Мало, тем более, что браво, заметив, что Сен-Жорж начал спотыкаться, решительно повел юношу к себе.
— Жить пока будешь у меня. А там посмотрим, — заявил Себастьен, чуть ли не раздуваясь от гордости. Стащил со своей лежанки одеяло, немного подумал и сунул в руки товарища плащ. — Спать будешь там — поперек двери, — важно заявил он, укладываясь в постель. Отупевший от усталости и избытка впечатлений, граф де Лош покорно растянулся на полу и немедленно уснул.
Второй день на парижском дне почти ничем не отличался от первого, а третий от второго. Разница заключалась лишь в том, что во второй день Мало чуть ли не до умопомрачения заставлял Сен-Жоржа мотаться вверх и вниз по лестнице, добиваясь, чтобы эта проклятая лестница не скрипела, а в третий — с не меньшим упорством требовал, чтобы юноша ползал под скамьей. Шевалье Жорж-Мишель попытался было отказаться от подобных упражнения, но Себастьен только выразительно постучал пальцем по лбу, уверяя, будто Сен-Жорж ему еще спасибо скажет.
На четвертый день, вдоволь погоняв ученика по крышам и отчитав за неумение пользоваться кастетом, Себастьен повел мальчишку к шлюхам, самодовольно уверяя, будто подобных девочек Сен-Жорж не смог бы найти даже в Лувре. К ужасу шевалье слова Мало оказалось чистой правдой, а вообразить при дворе подобных «красоток» Жорж-Мишель не смог бы даже в бреду. Крикливые девки, половина из которых были стрижены, а некоторое даже клеймены, вызывали у графа де Лош такое отвращение, что Мало отпустил пару сальных шуток о провинциальной застенчивости Сен-Жоржа.