Бог LTD. часть 1
Шрифт:
Увидев, что распухшее лицо Юльки начало кривиться, а глаза мгновенно наполнились слезами, Дима вскочил с кровати:
— Тебе выпить нужно срочно! Вот что! Пометавшись, он забежал в ванную и через секунду вылетел оттуда, держа в руках стакан с водой и флакон одеколона. Зенцов шмякнулся возле Юли и, устроив стакан между колен, отвернул пробку одеколона.
— Суки! За одеколон еще посадят! — пробормотал он себе под нос, в нетерпении тряся бутылкой над стаканом. Неудовлетворившись тонкостью брызг, Димка зубами выдернул внутреннюю платсмассовую пробку и с бульканьем переместил содержимое половины флакона в стакан. На Юлю отвратительно пахнуло кедром и апельсином.
— Пей! Пей, говорю!
Юля с отвращением хлебнула горячей смеси, давясь, выпила до дна и, с зажмуренными от мерзкого кедрового запаха глазами, сунула стакан Димке.
Убедившись, что он пуст, Дмитрий опрастал в рот остатки одеколона из флакона.
Юля почувствовала, как горячо становится в желудке, потом размякло в руках и ногах и, наконец, на сердце…
Робкая мечта, что она беременна, мелькнула у Юли, когда в один из весенних дней ее качнула волна тошноты при виде жареной рыбы. Еще не веря, вернее пугаясь напрасно поверить раньше времени, Юля тем не менее охватилась счастьем, которое боялась сглазить и потому тщательно скрывала от Зенцова. Стоило екнуть внизу живота, или заныть пояснице, Юля в ужасе бежала в ванную, со страхом ожидая, что тошнота была случайной, и, приспустив трусики, она увидит признаки обычного недомогания. Но каждый раз оказывалось, что трусики белоснежны. После того, как дата в хранившемся в портмоне календарике осталась необведенной традиционным кружком еще на протяжении недели, Юля принесла из аптеки тест. Когда Зенцов завалился после обеда вздремнуть, Юля забаррикадировалсь в туалете. Минут через десять он вылетела оттуда с сияющим лицом, чмокнула сопевшего Димку, выгребла из конфетницы деньги и умчалась, крепко, как сквозняком, хлопнув входной дверью. Зенцов, часа через три разлепивший глаза и издавший напоследок сонный рык, обнаружил на соседней кровати веселую коробочку с детской разноцветной молочной бутылочкой, розовые носочки размером с зенцовский мизинец и книжку «Чудесные приключения Нильсона с дикими гусями». Юля сидела рядом с почти опустошенной миской творога со сметаной и сверлила его счастливыми глазами, стараясь, очевидно, разбудить взглядом.
— Нильсон-то кому? — спросонок поинтересовался Зенцов, выказав полное отсутствие интуиции и отцовского чутья. Что, впрочем, извинительно, поскольку от жареной рыбы его совершенно не тошнило.
— Дочке.
Зенцов на всякий случай решил уточнить.
— Бутылка тоже что ли?
— Тоже.
— Чего, серьезно?
Юля с возмущением отметила, что голос его уныл.
— А ты не рад?
— Да нет, так-то рад. Сын все-таки, — уныло произнес он, сев на кровати. — Ты меня тоже пойми. Ложишься спать — жена (Юля отметила это «жена», произнесенное Зенцовым впервые за время их совместного ведения хозяйства) живая, здоровая. Просыпаешься…
— …мертвая, больная, — злобно окончила Юля. И потерянно пробормотала:
— Я думала ты будешь рад, будешь гордиться мной. И собой тоже.
Она вздохнула.
— Ну и ладно! Сама выращу!
Зенцов, окончательно проснувшись, обежал кровать, присел перед Юлей на корточки и положил руки ей на колени.
— Котенок, да ты что? Я рад, очень рад. Просто неожиданно как-то!
И приняв бодрый вид, он громко скомандовал:
— Сына назовем!.. Как назовем-то?
— Сына назовем Машей, потому что будет девочка, — пообещала Юля.
— Нет, давай девочку ты после родишь, а первый пусть будеть пацан!
— Да какая тебе разница?
— Ну представь, — приняв преувеличенно шутливый тон начал вещать Зенцов, — друзья на работе скажут: «Бракоде-ел!».
— Что твои алкаши, ой, извини, твои друзья, скажут, меня меньше всего волнует! — с подъемом возмутилась Юля. Громко брякая ложкой доскребла творог и скинула руки Зенцова со своих колен. — И вообще, мне нервничать нельзя!
— Ну девчонка, так девчонка, — лицемерно согласился Зенцов, не сумев, впрочем, скрыть разочарования.
Примерив розовые носочки на пальцы, он покрутил носом и с обиженным видом пошел на балкон курить.
Обратив взгляд внутрь себя, Юля потащилась на кухню, поставила миску в раковину и открыла воду. Из задумчивости ее вывела холодная струя, рикошетом от дна миски отлетевшая на живот. Юля, очнувшись, испуганно отскочила. Вытянув руку опустила рычаг крана и, нашарив на холодильнике лиловую книжечку, села к подоконнику, уложив раскрытую страничку в бледное, но теплое пятно солнечного света.
Мраморный подоконник нежно обласкал локти.
Квартира Юли и Димы была частью разделенной на два неравных отростка большой и архаичной квартиры, имевшей когда-то черный ход. Этот выход на узкую зассанную лестницу, служивший когда-то горничной, кухарке и их полночным визитерам, и в те времена закрывавшийся лишь на металлическую задвижку, стал для Юли с Димой входной дверью, обрамленной предыдущими владедьцами хитроумными замками. Кухня была сооружена ими же из бывшей прачечной, отделанной мрамором. Истертый каменный подоконник хранил прохладу, в отличие от подоконников в комнатах, которые к вящей гордости Зенцова оказались дубовыми. Ванной в квартире не было, ее заменял душ, устроенный в облицованной с ног до головы уборной. Возжелав мытья, жильцы опускали крышку унитаза и усаживались на нее, принимая очищающие струи сидя. Вода покидала чашу пола неохотно, и намыливаясь, приходилось одновременно ускорять сток ногой. Под самым потолком душевой уборной была устроена узкая форточка, выходившая на лестницу — через нее уходили пар и влага. Юлю душ верхом на унитазе смешил своей, хотя и чисто теоретической, возможностью очищаться одновременно внутренне и внешне, но преисполненный снобизма Зенцов сообщал при случае в компаниях, что его квартира обустроена биде.
Погладив мрамор, Юля принялась самозабвенно писать в книжечку.
«Кавказ, Албания, Греция и Норвегия — не было наверное ни одной страны в Европе, уж не говоря о традиционном культе мужчины на Востоке, в Азии или Африке, где бы отец радовался рождению девочки. Сама жизнь ее зависела от того, поднимет ли отец новорожденную с полу, или перешагнет, дав понять, что ей лучше умереть там, где она появилась на свет — на охапке соломе в сарае. Свадебные обычаи, кажущиеся подчас забавными, на самом деле скрывают глубину несчастья, именуемого «рождение дочери». Так норвежская невеста накануне свадьбы брала к себе на кровать грудного малыша-мальчика, надеясь, что ее первенец так же будет сыном. Возможно, у кого-то из жен этот обычай и вызывал внутренний протест, но выразить его не позволяли укоренившиеся нравы, предрассудки, отразившие пренебрежительное отношение к девочке и в дальнейшем к женщине. Так, та же скандинавская невеста мирилась, а может и полагала милым обычаем, то, что ее жених перед алтарем держит в руке кнут — знак своей будущей власти. Власть, знаменованная кнутом, что это значит? Женщину полагается бить, как лошадь. Отголоски отвращения к рождению девочки начинают звучать даже в полном металла голосе современного мужчины. «Девочку — потом, сперва роди пацана», — даже мнящий себя прогрессивным европейцем Зенцов не устоял против лицемерного желания сообщить друзьям о рождении мальчика, а не девочки. «Мокрохвостых в доме не надо!» — это одно из самых мягких пожеланий, сопровождающих известие о беременности жены. Одна из передовых в технологическом развитии стран — Геркулес Азии Южная Корея, и сегодня культивирует рождение мальчика. Родители, заплатив изрядную взятку, узнают с помощью ультразвукового исследования пол будущего ребенка и стараются избавиться от плода, если выясняется, что это — девочка. В современном Китае «несчастных» родителей дочери полагается вежливо ободрить похвалой ребенку: «Ваша дочка — принцесса», чтоб не сильно горевали.(Примерно так же, как мы лицемерно сообщаем умирающему: «Отлично выглядишь!»).
Широко известным стал клич, пришедший из Древней Греции: в бой идут те, кто имеют сына! То бишь имея сына, ты выполнил свое предназначение — продолжил род, и можешь гибнуть в бою с чувством исполненного долга. Число дечерей в расчет не берется. В сельской Грузии количество детей зачастую называется по числу сыновей. «У меня трое детей» означает троих сыновей, девочки не учитываются. Точно так же спросит у женщины современный истовый татарин: «Дети есть?» — «Да» — «Сыновей сколько?». До сих пор не очень интеллигентный(хочется думать, что причина — в этом) житель Багдада или Кабула, всячески воспитывая в мальчике черты существа высшего порядка, позволяет сыновьям пренебрежительно относиться к маме, не говоря уж о сестрах. Если избалованный сын ударит мать, отец довольно смеется, кричит «Ай, молодец!». Афганская дочь обязана прислуживать за столом брату, даже если он младше ее в два раза. А какое мнение о роли женщины может сложиться у подростка, который видит, как мать стоит за спиной отца во время трапезы, ожидая, что он оставит ей еды в своей тарелке? И происходит это сейчас, в наше время в некоторых кастах Индии! Неудивительно, что видя такое отношение к дочери, жене со стороны отца, подрастающие мальчики так же с неудовольствием начинают относиться к дочерям, стыдясь рождения девочки.
Смешно было бы ожидать, что девочку отдадут учиться, если она замужем уже в десять лет. Примером правоверным служит пророк Мухаммед, имевший, как известно 15 жен, некоторым из которых было по десять лет. Вообще учеба считается не нужной, а то и вредной для девочки. Современный цыган, даже живущий в большом городе, отдаст свою дочь в школу самое большое на два-три года, чтоб научилась считать деньги и писать свое имя. В современных США среди выходцев с острова Пуэрто-Рико до сих пор для девушки и женщины нормой считатеся испанское одноязычие. По мнению пуэрто-риканцев(мужчин естественно), родной язык — это язык для дома, а английский — язык для улицы. Если женщина знает язык для улицы, значит она плохо исполняет домашние обязанности! Для мужчин же нормой является двуязычие! Не зная английского, американская пуэрториканка не может поступить в школу, колледж будь она хоть семь пядей во лбу. Женщина остается необразованной, следовательно не может найти хорошую работу, дать образование детям, которые так же в будущем не смогут рассчитывать на хоть сколько-нибудь оплачиваемые должности. Нищета, следовательно, становится беспросветной и надолго, на много поколений вперед, неизбежной. И все от того, что девочке не положено учиться или хотя бы знать язык страны, чтобы получить хоть какую-то работу.