Бог с синими глазами
Шрифт:
– Тогда пригласи и Майорова, – предложила я, изо всех сил стараясь удержать на лице маску надменности. Надеюсь, что это была именно она, нацепила-то я ее второпях.
– Но не настолько! – закончила фразу Якутович, скрываясь в коридоре.
Гоблин молча вышел следом, на удивление тихо закрыв дверь.
ГЛАВА 40
– Что она затеяла, как ты думаешь? – озадаченно посмотрела на меня Таньский.
– Понятия не имею! – пожала плечами я. – И гадать не собираюсь, поскольку
– Вах, как говорит, да? – ввинтив в воздух указательный палец, перешла на грузинский выговор Таньский. – Как песню поет, понимаешь! И вообще – мы будем кушать или мы не будем кушать эту прекрасную еду? Если не будем, я тебя буду кушать, мамой клянусь! – стукнула она себя кулаком в грудь.
– Ладно, матушка Танико, – улыбнулась я, – раз уж тебе так не терпится, давай, налетай. Брюхоног прожорливый.
– До брюхонога мне еще далеко, – с набитым ртом уведомила меня подружка. – Еще месяцев 6–7.
– Судя по аппетиту – максимум три, – запустила я в нее виноградиной.
Бодрому настроению Таньского почти удалось заразить и меня. Но иммунитет к излишней эйфории, выработанный предыдущими приключениями, упорно не давал мне радостно расслабиться, пинками в копчик возвращая в реальность.
Однако должное любезно предоставленной нам хозяйкой дома еде я отдала. Все оказалось замечательно вкусным и свежим. Я не думаю, что это было приготовлено исключительно ради того, чтобы побаловать нас напоследок. Просто другой еды в доме не водилось.
Похоже, все-таки вымотались мы накануне гораздо сильнее, чем я думала, поскольку сразу после обильного завтрака (или все же обеда?) глаза у меня повели себя совершенно свинским, эгоистичным образом. Абсолютно не считаясь с суровой необходимостью хорошенечко подумать над создавшейся ситуацией, озабоченно похмурить брови, раз двадцать измерить шагами комнату, набросать на бумаге кратенький, всего из 37 пунктов, план побега, эти возомнившие о себе невесть что шарики нахально начали натягивать на себя веки! Я боролась, боролась с этой напастью мужественно и стойко. Я даже успела еще увидеть, как Бориска укатил столик с остатками нашего пиршества. Но на этом предел выносливости закончился, и я опрокинулась в постель, заснув, по-моему, еще в полете. Может, все-таки в еду что-то подсыпали?
Но эта версия стыдливо съежилась и уползла под плинтус, едва мы с Таньским проснулись. Потому что проснулись мы на удивление свежими и отдохнувшими, в голове все было чистенько, убрано и расставлено по своим местам. Мысли и идеи благонравно сидели по своим комнатам у компьютеров, соединенных в единую сеть, готовые выдать на-гора конструктивную версию. А после снотворного как обычно бывает? Вялость, апатия и обколовшиеся мысли, едва лепечущие что-то бессвязное и маловразумительное.
Часы уже второй раз за этот день удивили меня, изобразив стрелками так нелюбимое мужчинами время –
– Горазда ты спать, Таньский! – сочла своим долгом упрекнуть подругу я, ведь мне удалось проснуться намного, намного раньше ее, на целых пять минут!
– Скучен день до вечера, коли делать нечего! – сообщила мне Таньский, потягиваясь.
– Мудро, – кивнула я. – Впечатляет. Внушает трепет глубиной наблюдения. Но позвольте поинтересоваться – вы это о чем?
– О наболевшем, – хихикнула подруга и, встав с кровати, побрела в ванную.
– Какой кошмар! – раздалось оттуда через две минуты. – Тихий ужас! Вот это зеленое опухшее существо – я? Глазки – щелочки, нос – недозрелая груша – все это я?
– Ты еще забыла брови, щеки и рот, – громко напомнила ей я. – А также уши и волосы! О них тоже есть что сказать!
– Волчица ты, тебя я презираю! – гнусаво провыла в ответ Таньский.
– Ага, еще и «мерзкая притом»! – закончила за нее я. – Все, Таньский, ты прокололась! Ты сообщила мне наконец свое тайное имя, Сисочка!
– Кто? – обалдело выглянула из ванной подруга.
– Это я любя, сократила от Васисуалии Лоханкиной. Васисуалия – Сиса – Сисочка.
– Так, значит, – кивнув, скрылась опять в ванной Таньский.
Ясно, задумала гадость какую-нибудь, опоссум мстительный! Но хорошенько подготовиться к ответу подруги мне не удалось, поскольку входная дверь распахнулась и в комнату вплыла расфуфыренная Илона. Фуфырь была во всем – от макияжа до обуви. Причем определить, какая фуфырь была круче, не получалось – все было на высочайшем уровне. Просто запредельном. Не стоило и надеяться допрыгнуть.
Следом за Илоной вошел все тот же Боря, но на этот раз вместе со вторым гоблином, Димой. С плохо скрываемым отвращением они волокли два вечерних платья, и у каждого в руках было еще по пластиковому пакету.
– Ну что, выспались? – усмехнулась Илона. – Если честно, вы не перестаете меня удивлять. Спокойно и безмятежно дрыхнуть в вашей ситуации – это что-то!
– А что ситуация, – невозмутимо посмотрела на нее я. – Бывало и похуже.
– Да неужели? – изогнула бровь Якутович. – Ну-ну, бодрись. Это даже хорошо. Так, теперь к делу. Гости на прием начнут съезжаться к восьми часам. Чтобы к этому времени были готовы и вы, ясно? Я, как видите, подготовила для вас достойные наряды, чтобы вам было что вспомнить потом.
– Я с трудом сдерживаю слезы умиления, Илона, перестань! – закатив глаза, начала обмахиваться я ладонями.
– Тебе, Лощинина, надо было в театральный поступать, а не в политехнический, – холодно заметила моя бывшая однокурсница. – Тогда твое фиглярство могло бы приносить хоть какую-то пользу. Так вот. Платья, думаю, придутся вам впору, я редко ошибаюсь с размерами. Туфли тоже должны подойти.
– Когда? – опять не удержалась я.
– Что – когда? – Маленькая пакость, а приятно. Видеть снова тупой взгляд Якутович.