Бог-скорпион
Шрифт:
– И тебе захотелось согреть его.
Она молча кивнула с жалким видом.
– И постепенно… тебе захотелось отдаться ему.
Его голос звучал словно отдельно от него, настолько, что странность, невероятность их разговора не ощущалась. Он вновь заговорил, все так же мягко:
– Какое же ты находила себе оправдание?
– Я представляла себе, что он мой брат.
– Зная все время, что он – чужой, как белые люди в его россказнях.
Она глухо ответила из-под ладоней:
– Моему брату по Богу лишь одиннадцать лет. И то, что Болтун чужой… как ты сказал… могу я быть откровенной?
– Смелее.
– От этого моя любовь разгорелась еще больше.
– Несчастное дитя! Несчастная, заблудшая душа.
– Что со мной будет? Чего мне ждать? Я нарушила главные заповеди.
– По крайней мере ты откровенно призналась во всем.
Подняв лицо, простерев к нему руки, она поползла, чтобы обнять его колени.
– Но потом… когда мы все же предались любви…
Ее руки не встретили его коленей. Он был уже в ярде от нее, отскочив с проворством человека, спасающегося от змеи. Стиснув поднятые к груди руки, Верховный смотрел на нее через плечо.
– Ты… ты и он… ты…
Она, широко раскинув руки и не сводя с него глаз, вскричала:
– Но ты сказал, что знаешь все!
Он быстрыми шагами отошел к парапету и невидяще уставился вдаль. Спустя минуту забормотал бессмысленно, беспомощно:
– Да. Вот так-так. Ну и ну. Ф-фу! Боже мой!
Наконец он пришел в себя и направился к ней – остановился чуть в стороне. Откашлялся.
– И все это, это – стояло между тобой и узаконенной страстью к твоему отцу.
Она промолчала. Он заговорил снова, громко, негодующе:
– И ты удивляешься, что река продолжает подниматься?
Но Прекрасный Цветок встала с колен. Воскликнула громко, как Верховный:
– Чего ты хочешь? Я думала, ты упражняешься в зале!
Верховный проследил за ее взглядом.
– Ты подслушивал, принц?
– Шпионил? – вскричала Прекрасный Цветок. – Скверный мальчишка! Для чего ты напялил все это на себя?
– Мне так нравится, – ответил принц, дрожа всем телом, отчего украшения на нем звенели не переставая. – Я ничего особенного не слышал. Только то, что река поднимается.
– Ах, убирайся.
– Сейчас уйду, – быстро проговорил принц. – Я только хотел узнать, есть у кого-нибудь из вас веревка, честное слово…
– Веревка? Для чего?
– Ни для чего, просто так.
– Ты опять выходил за ворота. Посмотри на свои сандалии.
– Просто я подумал…
– Убирайся и скажи нянькам, чтобы почистили тебя.
Принц, все еще дрожа, повернулся, чтобы уйти, но Верховный сказал неожиданно повелительным тоном:
– Подожди!
Склонив голову в легком поклоне, словно испрашивая позволения у Прекрасного Цветка, он подошел к принцу и взял его за руку.
– Соблаговолите сесть, принц. Сюда. Прекрасно. Мы желаем получить веревку, и мы побывали за воротами. Ты предан ему, не так ли? Я начинаю понимать. И эти драгоценности – ну конечно!
– Я только хотел…
Прекрасный Цветок непонимающе смотрела то на Верховного, то на брата.
– О чем вы?
Верховный повернулся к ней.
– Это имеет прямое отношение к нашему разговору. Существует – но тебе не обязательно знать, где именно, – яма. Когда ты говоришь: «Бросьте его в яму»…
– Знаю, – нетерпеливо перебила она. – Какое это имеет отношение ко мне?
– Кое-какие ужасные причины наших бед мы устранить не можем. Но по крайней мере одну – в наших силах. Бог гневается на своего Болтуна и заставляет реку подниматься отчасти потому, что Болтун отверг дарованную ему возможность вечной жизни.
Прекрасный Цветок резко приподнялась в кресле. Пальцы ее стиснули подлокотники.
– Яма…
Он кивнул:
– Его Болтун все еще несет бремя ужасного, полного опасностей и злосчастий текучего Сейчас.
Верховный успел вовремя подхватить ее, заботливо усадил в кресло и принялся похлопывать по рукам, опять растерянно приговаривая:
– Вот так-так, ну и ну!
Оправившийся от испуга принц спросил:
– Теперь мне можно уйти?
Но Верховный не обращал на него внимания. Принц молча слушал, как Верховный отдавал распоряжения солдатам, стоявшим у входа, молча, хотя, может, с легкой завистью, наблюдал за тем, как лицо Прекрасного Цветка обретает с помощью рабынь прежнюю красоту. Низенькая древняя старушка внесла чашу и опустила на подставку возле кресла. Некоторое время все молчали; день клонился к вечеру.
Прекрасный Цветок откашлялась и спросила:
– Что ты намерен делать?
– Убедить его. Дозволь мне сказать кое-что, что поможет тебе; потому что тебе нужно быть сильной. Ты думаешь, что ты не такая, как все, неповторимая. И это, конечно, так – ты прежде всего неповторимо красива. Но эти смутные желания… – Он мельком взглянул на принца и продолжил: – Не одна ты обуреваема ими. В каждом из нас живет подспудное, невыразимое, болезненное влечение к… к… ты понимаешь, что я хочу сказать. К кому-то, кто не связан с нами кровным родством. Чужеземцу с его фантазиями. Разве не видишь, что такое эти фантазии? Безнадежная попытка освободиться от собственных темных желаний, дать им выход в игре воображения; потому что – по законам природы – они не могут быть осуществлены. Неужели ты полагаешь, что действительно есть где-нибудь на земле место, где люди, заключая браки, нарушают естественные границы рода? Да и где б они жили, куклы этих невероятных сказок? Представь себе на миг, что небесный свод был бы столь огромен, что покрывал и те земли. А! Подумай только, каков был бы его вес!
– Да. Это безумие.
– Наконец ты согласилась со мной. Он сумасшедший, чьи бредни пробудили – во всех нас – все сокровенное, невыразимое; сумасшедший, представляющий опасность для нас, пока не согласится прислуживать Богу.
Верховный перевел дыхание, повернулся, чтобы взглянуть на затопленную долину. Там, где среди разлива угадывалось речное русло, водовороты крутили и вертели пустую лодку.
– Понимаешь? Мы не можем позволить себе ждать, когда он выздоровеет. Если не удастся его убедить, – что мы, конечно, попытаемся сделать, – тогда придется его заставить.