Бог спит. Последние беседы с Витольдом Бересем и Кшиштофом Бурнетко
Шрифт:
С этим приходится мириться, но непременно надо знать, чего ты хочешь. Нельзя допустить, чтобы черные силы, которые управляют нефтью, имели решающий голос и правили миром. Вот что самое главное.
Не знаю, с какими намерениями Америка вторглась в Ирак и что она рассчитывала получить. По-моему, на многое не рассчитывала, да это и не важно. Важно другое: воевать они решили не за нефть, а за идеологию. В XX веке произошел колоссальный перелом: мир занялся тем, чтобы помешать диктатору отравлять химическим оружием тысячи курдов. Вот оно — самое существенное.
А то, что проблема с курдами остается нерешенной? Ничего страшного — мало-помалу решится. Надо только запастись терпением. Нужно много, очень много терпения, чтобы дикий зверь превратился в цивилизованного человека: усвоил все человеческие законы и признал, что жизнь — важная штука. И что нельзя убивать ради двух или десяти танкеров с нефтью.
Поэтому я был за то, чтобы покончить с диктатурой в Ираке — не потому, что она зарабатывала на нефти, а потому, что уничтожала людей.
— Но что отвечать пацифистам, которые говорят, что самое главное мир, потому что война это всегда смерть?
— Пацифисты как с луны свалились, они не понимают, что, не будь мощного сопротивления диктатуре, фашизму, коммунизму, пацифизма бы не существовало. Что это такое: пацифизм? Я не слыхал, чтобы пацифисты громко протестовали против того, что в мракобесных арабских странах забивают камнями женщину, которая переспала с любовником. Максимум, что-то тихонько вякнут — не больше того. Обрушиваются с криком на демократические правительства, но не трогают настоящие, жесткие диктатуры. Вот какие они, пацифисты. Во всем, что ни делают, по сути, заложено пренебрежение к человеческой жизни.
— Значит, человек имеет право убивать, если защищает свою жизнь и жизнь своих близких?
— Это всё теоретические рассуждения. Каждый человек защищается, каждый хочет жить… Как не защищаться, если тебя хотят убить?
— Вы когда-то сказали нам очень важную вещь: в гетто стреляли не обязательно для того, чтобы убить. Иногда только чтобы напугать.
— Да, но в конечном счете убивать приходилось — недаром для этого выбирали не ангелов, а бандитов. Цель была, в частности, такая: чтобы другие бандиты испугались и поумерили свой пыл.
— Какое у вас было оружие? Из чего вы сами стреляли? Из пистолета или…
— По-разному бывало. Когда-то у меня даже был ППШ.
Тогда было много вроде бы «специалистов»… Антек [73] , например, впервые выстрелил из противотанкового ружья во время Варшавского восстания. Он не знал, что нужно открыть рот, и сразу оглох, и потом всю жизнь был глухим на одно ухо. Вот вам прирожденный стрелок…
Да ну, вы глупые, вам этого не понять.
73
Антек Ицхак Цукерман (1915–1981) — сионистский деятель, член штаба Еврейской боевой организации, во время восстания в гетто — связной с АК, участник Варшавского восстания. После войны уехал в Палестину, основал в Израиле кибуц им. Героев гетто.
— Мы даже не знаем, как выглядит противотанковое ружье и как из него стреляют.
— Оно тяжелое, носили его вдвоем. А вам нужно пройти начальный курс обучения.
— Нам уже не нужно, но мы хотим, чтобы люди знали.
— Да, вам уже ничего не поможет.
Мне очень трудно сказать про Марека: БЫЛ.
Нам очень его не хватает — его мудрости, исключительно справедливых суждений, снисходительности, тепла, — но я верю, что его слова, его поступки накрепко запали в память и, к счастью, останутся с нами навсегда.
Познакомились мы с ним, если не ошибаюсь, в 1980 году, во времена «Солидарности», когда Лех Валенса создал Фонд здоровья «Солидарности», куда вошли известные врачи — Марек Эдельман, Зося Куратовская, Анджей Щеклик (а я была секретарем Фонда).
Все мы верили, что сумеем создать службу здравоохранения, независимую от государственной, — разумеется, это было невозможно. Но если нам тогда удалось достать аппаратуру для маммографических исследований и для слабослышащих детей, то в основном благодаря упорству Марека. Нам очень помогала его жена Алина Марголис — врач-педиатр, замечательный человек: она с 1968 года жила во Франции и работала в организации «Врачи без границ».
Марек был очень общительным и любознательным — до самого конца он просил друзей его навещать, расспрашивал, что происходит в мире и особенно в Польше. При этом — внимание! — он был крайне чувствителен ко всякой фальши. Людей неискренних отвергал сразу. И уж в особенности тех, кто пытался к нему подлизываться, льстил…
Признавал он только тех, кто способен был проявить независимость. И сам хотел, чтобы его принимали таким, какой он есть, — а он бывал порой чересчур категоричен, я хорошо помню его: «Сиди тихо, глупышка, ты в этом ничего не понимаешь…»
Он был очень верным другом. Помню, когда Анджею делали операцию на сердце и я все время сидела с ним в больнице — а тогда уже появились первые сотовые телефоны, — Марек каждый день звонил мне по мобильнику, чтобы узнать, как Анджей себя чувствует, но первым делом спрашивал: «Ну, что еще ему сделали эти коновалы?» И успокаивался только после того, как я подробно докладывала, что было сделано. Тогда он бормотал: «Ну хорошо, хорошо…»
Тогда, в ходе этих разговоров, Марек рассказал мне о своей работе с профессором Молем в Лодзи — о первых операциях с использованием байпасов и о том, как на кардиологическом конгрессе им кричали: «убийцы»… Сегодня установка таких байпасов — почти рутинная процедура, они спасают жизнь сотням людей, но в то время часто случался смертельный исход, поскольку оперировали только тех пациентов, кто был уже в очень тяжелом состоянии, безнадежных… Для меня это было живым примером того, как старался Марек «опередить Господа Бога».
Кристина Захватович — художник театра и кино, актриса; закончила отделение истории искусств Ягеллонского университета и Краковскую академию изобразительных искусств; много лет выступала в кабаре «Пивница под Баранами»; как сценограф в основном была связана со Старым театром в Кракове, преподает в Краковской академии изобразительных искусств. Жена кинорежиссера Анджея Вайды, дочь архитектора и историка архитектуры Яна Захватовича, внучка психиатра, политика и общественного деятеля Витольда Ходьзко.