Бог во плоти. Святоотеческое учение о человеческой природе Господа нашего Иисуса Христа
Шрифт:
Исходя из вышесказанного, видно, что смысловые рамки каждого из этих вариантов понимания первородного греха (восприятие от него поврежденного естества или наследование личного греха Адама) недостаточны для целостного изъяснения учения Церкви о первородном грехе. Оно всегда будет порождать множество недоуменных вопросов, а изъяснения святых отцов будут казаться противоречивыми. Святые отцы шли дальше этих представлений и видели глубже. Они узревали трудноуловимое рациональным взором, но совершенно реальное духовное основание личных грехов и их последствий в жизни человека. Они именовали эту первооснову словом «», что по смыслу святоотеческого употребления можно перевести как греховность или греховное состояние. Это понятие не тождественно понятию «грех» в личном смысле и не сводимо к повреждению естества, т. е. исключительно к природному аспекту. Слово «» является ключевым и наиболее употребляемым в грекоязычной церковной письменности для указания и объяснения сущности греховного прародительского наследства.
Священное Писание и святые отцы указывали не только на духовную
Изложение святоотеческого учения о сущности наследуемого первородного греха лучше всего начать не с общего обзора высказываний святых отцов, а с анализа некоторых аспектов таинства крещения. Рассмотрение этого таинства важно потому, что, как исповедует Православная Церковь в Никео-Цареградском Символе веры, оно совершается «во оставление грехов (`i )». Имеются в виду не только личные грехи крещаемого, но и все скверное и греховное, что унаследовано человеком от праотца Адама, — 'i.
В таинстве крещения устанавливается разделяющая граница между человеком и грехом, в том числе и первородным. Но что именно она отделяет? От чего по сути избавляется человек в крещении? Ответы на эти вопросы принципиально важны для того, чтобы приблизиться к пониманию сущности первородного греха. При таком подходе появляется возможность через содержание богослужебных молитвословий и святоотеческие истолкования таинства обрести важные богословские ориентиры для понимания православного учения о первородном грехе. Ценность этих ориентиров заключается в следующем: в их древности — ибо чинопоследование таинства крещения сформировалось во времена апостольские и сохранилось в своих главных частях и по сей день; в их изъясненности — многие святые отцы оставили свои толкования на все существенно важные священнодействия этого таинства; в их безоговорочной авторитетности для всей полноты Вселенской Церкви.
Прежде чем перейти к рассмотрению сущности первородного греха на основании таинства крещения, необходимо дать четкий ответ на вопрос: какие существуют основания в Предании Православной Церкви считать, что в крещении человек избавляется не только от личных грехов, но и от греха первородного?
Ответ на этот вопрос был дан на Поместных соборах и в творениях святых отцов при опровержении суждений еретиков, отрицавших учение Церкви о необходимости крещения младенцев. Общий смысл церковного ответа таков: младенцы, не имеющие личных грехов, нуждаются в крещении для омытия того, что они «заимствуют от прародительского Адамова греха»[220], и для единения со Христом[221]. Если бы в таинстве крещения не происходило омытия первородного греха, то слова Символа веры: «Исповедую едино крещение во оставление грехов» не имели бы к младенцам, свободным от личных грехов, никакого отношения, и тем самым разрушался бы смысл совершения над ними этого таинства. Существуют совершенно ясные церковно-исторические свидетельства, подтверждающие древность церковной практики крещения младенцев, указывающие на необходимость этого таинства для них, непосредственно свидетельствующие именно об омытии первородного греха в этом таинстве.
В древнейшем христианском сочинении «Послание апостола Варнавы» в простых словах дается четкое различение понятий «личный грех» и «духовная нечистота», которую люди наследуют от праотца Адама. При этом утверждается, что в крещении происходит омытие как первого, так и второго: «Крещение преподается во оставление грехов. Мы входим в воду отягченными грехами и нечистотою, а выходим из воды плодоносящими в сердце страх и надежду»[222].
У святого Иустина Философа имеется ясное свидетельство о крещении младенцев. Он пишет об этом как о естественном и распространенном явлении: «Младенцы удостаиваются благ, даруемых через крещение, по вере тех, которые приносят их к крещению»[223].
Аналогичные суждения о необходимости крещения младенцев имеются у святого Иринея Лионского. Он пишет, что Христос «пришел спасти через Себя всех, — всех, говорю, которые возрождаются через Него для Бога: младенцев, и детей, и отроков, и юношей, и старцев»[224]. Для святого Иринея, как и для всех православных отцов, возрождение для Бога — это принятие таинства крещения[225]. Оно потому необходимо всем, в том числе и младенцам, что посредством него верующие омываются от «преступления Адамова»: «Человек, по плотскому рождению от Адама сделавшись преступным, нуждался в бане возрождения»[226].
Немногим позднее знаменитый церковный учитель Ориген прямо указал, что «Церковь от апостолов приняла предание крестить и младенцев»[227]. Необходимость крещения младенцев Ориген обосновывает не только древностью этого церковного Предания, он указывает и основную причину совершения над младенцами этого таинства — необходимость скорейшего омытия первородного греха. В толковании на книгу Левит он пишет: «Если хочешь слышать, как мыслили святые о сем [плотском] рождении, слыши Давида, который говорит: „В беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя“, — показывая, что всякая душа, рождающаяся во плоти, заражена скверною греха… поелику никтоже чист будет от скверны, аще и един день житие его на земли. К сему можно присовокупить исследование того, почему, по заповеди Церкви, крещение преподается и младенцам, когда крещение преподается во отпущение грехов. Если бы ничего не было в младенцах такого, что бы требовало отпущения и прощения, то благодать крещения казалась бы для них излишнею»[228]. В толковании на Евангелие от Луки он повторно дает такое же объяснение необходимости крещения для младенцев, однозначно связывая это с необходимостью избавления от первородного греха: «Младенцы крещаются во отпущение грехов. Каких грехов или когда они согрешили? И каким образом может быть для них нужна купель крещения, если не в том смысле, о котором мы только что сказали: „Никтоже чист будет от скверны, аще и един день житие его на земли“. И поскольку через таинство крещения очищаются скверны рождения, то крещаются и младенцы»[229].
На поместном Карфагенском Соборе 252 года, проходившем под председательством святого Киприана Карфагенского, специально обсуждался вопрос о крещении младенцев. При этом на Соборе не стоял вопрос о возможности или невозможности крестить младенцев, но о том, необходимо ли дожидаться восьмого дня для крещения, по аналогии с ветхозаветным обрезанием, или же можно совершить его ранее, на второй или третий день после рождения. Отцы Собора пришли к выводу, что нет необходимости ориентироваться на ветхозаветные предписания, и потому таинство может быть совершено в любой день после рождения. При этом было дано важное догматическое разъяснение необходимости крещения младенцев. «Что касается младенцев… то все мы [т. е. участники Собора 252 г.] за лучшее признали не отказывать ни одному рожденному в милосердии и благодати Божией… И самая благодать, сообщаемая крещаемым, не изливается в большей или меньшей мере, смотря по возрасту принимающих… Если и тяжким грешникам, которые прежде много грешили Богу, когда после этого уверуют, даруется отпущение грехов, и никому не возбраняется благодать крещения, то тем более не должно возбранять ее младенцу, который, недавно родившись, ни в чем не согрешил, кроме того, что, происшедши от плоти Адама, принял (contraxit) заразу древней смерти (contagium mortis antiquae) через самое рождение. Для него тем удобнее приступать к принятию отпущения грехов, поскольку ему отпущаются не свои, а чужие грехи (non propria sed aliena peccata)»[230]. Из этого разъяснения понятно, что младенцы нуждаются в крещении для очищения от скверны первородного греха и что сами они лично не участвовали в грехе Адама (отпущаются не свои, а чужие грехи). Для отцов Собора сам факт омытия первородного греха в таинстве крещения не подлежит сомнению.
Известнейшие отцы IV и V веков придерживались такого же мнения в отношении крещения младенцев и давали аналогичные объяснения. Например, святитель Григорий Богослов, обличая порочную практику того времени откладывать совершение крещения к старости, призывал всех скорее крестить детей в младенчестве и тем самым избавить их от разрушительного действия первородного греха в их естестве: «У тебя есть младенец? Не давай времени усиливаться повреждению»[231]. Всевозможные возражения, связанные с неосознанным принятием этого великого таинства, святитель отвергал как ничего не значащие и говорил: «Лучше без сознания освятиться, нежели умереть незапечатленным и несовершенным»[232]. Так же, как и все другие святые отцы, святитель Григорий Богослов утверждает, что в крещении человек «совершенно» омывается от первородного греха, который он именует «нечистотой и скверной, привнесенной падением»: «крещение очищает грех в каждом человеке и совершенно измывает всякую нечистоту и скверну, привнесенную падением»[233].
Древность обычая крестить младенцев подтверждена Ареопагитским корпусом, где подробно изложено, при каких условиях возможно крещение младенцев и их дальнейшее духовное возрастание. В сочинении «О церковной иерархии» имеется такое важное суждение: «Божественные наставники наши сказали, и совершенно справедливо, что младенцы, если будут наставляемы в священном законе, достигнут святого состояния, не претыкаясь заблуждениями и отдаляясь от жизни, чуждой святыне. Это было в мысли наших божественных наставников, и потому им угодно было допускать к крещению и младенцев под тем священным условием, чтобы естественные родители дитяти поручали его кому-либо из верующих, который бы хорошо наставил его в предметах Божественных и потом заботился о дитяти, как отец, указанный свыше, и как страж его вечного спасения. Сего-то человека, когда он даст обещание руководить отрока в благочестивой жизни, заставляет иерарх произносить отречения и священное исповедание; он не тайноводствует одного вместо другого, как говорят насмешники, поелику и восприемник не говорит: „Я произношу вместо младенца отречения и исповедание“, но представляет самого младенца произносящим отречения и исповедание и как бы так говорит: „Я даю обещание преподать этому младенцу Божественные наставления, когда он, пришедши в возраст, в состоянии будет понимать священное, чтобы он отвергся противника и принял и исполнял Божественные повеления…“ Думаю, что нет ничего странного в том, что младенец допускается ко крещению, имея такого вождя и руководителя, который преподаст ему наставление в Божественных предметах и сохранит его безопасным от противных сил»[234].