Бог Войны
Шрифт:
— Ха! — кратко ответил я.
— Но дракон и звезда не лгут, — продолжил он. — Беда идёт с севера. Так сказал пророк в Священном писании! Quia malum ego adduco ab aquilone et contritionem magnam.
Он помедлил, ожидая, что кто-то из нас попросит перевести.
— Принесу вам с севера зло, — разочаровала его Бенедетта, — и великое разрушение.
— Великое разрушение! — многозначительно повторил отец Кутберт. — Зло придёт с севера! Так написано!
И на следующее утро зло к нам пришло.
Правда, с юга.
С юга приплыл корабль.
Стояла
— Бедолаги небось гребли всю ночь, — сказал Берг. Он командовал утренним караулом на крепостных стенах Беббанбурга.
— Сорок весел, — сказал я, больше, чтобы поддержать разговор, чем сообщая Бергу очевидное.
— И идут сюда.
— Но откуда?
Берг пожал плечами.
— А что сегодня будет? — спросил он.
Настал мой черед пожимать плечами. Будет то, что всегда бывает. Разожгут огонь под баками, чтобы прокипятить одежду, к северу от крепости будут выпаривать соль, мужчины попрактикуются с щитами, мечами и копьями, выгуляют лошадей, закоптят рыбу, наберут воду из глубоких колодцев, а на кухне крепости сварят эль.
— Лично я собираюсь бездельничать, — сказал я, — но ты можешь взять двух человек и напомнить Олафу Эйнерсону, что он задолжал мне арендную плату. И немало задолжал.
— Его жена больна, господин.
— Он и прошлой зимой то же самое говорил.
— И половину его стада увели скотты.
— Или он его продал, — язвительно заметил я. — Больше никто этой весной на скоттов не жаловался.
Олаф Эйнерсон унаследовал ферму от своего отца, а тот всегда вовремя отдавал серебро за аренду. Олаф был здоровенным, крепким и обладал честолюбием, причем, как мне сдается, мечтал о чем-то более интересном, чем пасти овец в холмах.
— Я передумал, — сказал я. — Пожалуй, возьми пятнадцать человек. Я ему не доверяю.
Корабль уже приблизился, и я разглядел трех мужчин, сидящих у кормовой площадки. Один был священником — по крайней мере, носил длинную черную рясу. Он встал и размахивал руками, указывая на наши крепостные стены. Я не стал махать ему в ответ.
— Кем бы они ни были, приведи их в зал, — велел я Бергу. — Пусть посмотрят, как я пью эль. И погоди пока вразумлять Олафа.
— Погодить, господин?
— Сначала узнаем, с какими вестями они явились, — сказал я, кивая на корабль, который теперь поворачивал в узкий залив, ведущий в бухту Беббанбурга. Насколько я рассмотрел, на корабле не было груза, и гребцы выглядели изможденными, а значит, привезли срочные новости.
— Это Этельстан, — догадался я.
— Этельстан? — удивился Берг.
— Корабль не из Нортумбрии, верно? — На местном корабле не поставят на носу крест. — А кто еще может послать священника с сообщением?
— Король Этельстан.
Я
— Присмотри за гребцами. Пошли им еду и эль, а проклятого священника приведи в зал.
Я поднялся в зал, где двое слуг атаковали паутину длинными ивовыми ветками с привязанными пучками перьев. Бенедетта присматривала за изгнанием из крепости всех пауков до последнего.
— У нас гости, — сообщил я, — так что твоя война с пауками подождет.
— Это не война, — возразила она. — Я люблю пауков. Но только не в доме. А что за гости?
— Похоже, гонцы от Этельстана.
— Тогда нужно встретить их должным образом! — Она хлопнула в ладоши и приказала принести скамейки. — И трон с помоста принесите! — велела она.
— Это не трон, всего лишь замысловатая скамья.
— Тьфу! — Бенедетта всегда так фыркала, когда я ее раздражал. От этого я улыбался, и она сердилась еще пуще. — Нет, трон, — заверила она, — а ты — король Беббанбурга.
— Лорд, — поправил ее я.
— Ты такой же король, как этот глупец Гутфрит, — отозвалась она, жестом отгоняя нечистого, — или Оуайн, или еще кто.
Это был старый спор, и я не стал продолжать.
— И вели девушкам принести эль и что-нибудь поесть, — велел я. — Желательно не какую-нибудь дрянь.
— А ты надень темную мантию. Я принесу.
Бенедетта родом из Италии. Ещё ребёнком её захватили в рабство, потом продавали по всему христианскому миру, пока она не попала в Уэссекс. Я её освободил, теперь она стала леди Беббанбурга, но не моей женой.
«Моя бабушка, — не раз говорила мне Бенедетта, всегда при этом крестясь и вздыхая, — твердила, что мне не следует выходить замуж. Я буду проклята! Я достаточно настрадалась в жизни! Теперь я счастлива, так зачем мне риск навлечь на себя проклятье? Бабушка никогда не ошибалась!»
Я нехотя позволил ей накинуть мне на плечи дорогую чёрную мантию, но отказался надеть позолоченную бронзовую корону, принадлежавшую моему отцу, и вместе с Бенедеттой стал ждать священника.
С дневного солнца в пыльный сумрак беббанбургского Большого зала вошёл мой старый друг, отец Ода, сейчас епископ Раммсбери, высокий и элегантный, в чёрной накидке с тёмно-красной оторочкой. Его сопровождали два западносаксонских воина, которые почтительно отдали оружие моему распорядителю, прежде чем вслед за Одой приблизиться ко мне.
— Тебя можно принять за короля! — произнёс священник, подходя ближе.
— Он и есть король, — вставила Бенедетта.
— А тебя можно принять за епископа, — ответил я.
Он улыбнулся.
— Божией милостью, так и есть, лорд Утред.
— Милостью Этельстана, — ответил я, поднимаясь и обнимая его в знак приветствия. — Тебя можно поздравить?
— Если хочешь. Полагаю, я первый дан, ставший епископом Инглаланда.
— Так это теперь называется?
— Так короче, чем объявлять себя первым даном, епископом Уэссекса, Мерсии и Восточной Англии. — Он поклонился Бенедетте. — Рад снова тебя видеть, госпожа.