Бог войны
Шрифт:
— Нет! — крикнул Кратос. — Я…
Он вздрогнул и зажмурился. Хотел отскочить назад, но было уже поздно. Власть оракула неуклонно овладевала его сознанием. В голове кололо все сильнее и сильнее, легкий зуд перешел в невыносимую боль; казалось, голова вот-вот взорвется. Когда Кратос открыл глаза, он был уже совсем в другом месте.
Он сидел верхом на коне и, держа высоко над головой меч, воодушевлял свое войско на кровавую битву с варварами.
— За мной, спартанцы! Нас пятьдесят, но мы будем драться, как тысяча! Убьем их! Убьем всех до единого! Никакой пощады! Никаких
Дыхание обжигало ему ноздри, сердце стучало, словно молот Гефеста. Он до костей пропитался запахом крови и смерти. Сегодня на его счету — только его одного! — будет тысяча убитых! И он первым ринулся в атаку…
…во главе тысячи воинов, которые только и ждали его команды. Теперь он герой, человек-легенда. Спартанцы соперничали между собой за честь служить знаменитому Кратосу. С каждой его победой их все больше становилось под его знамя. Теперь он брал в сражение два меча. Затупив о кости и плоть врагов первый меч, бросал его и брался за второй, который после сотен убийств постигала та же участь. Тогда он подбирал оружие павших или бежавших противников, лишь бы кровопролитие не прекращалось и даже не ослабевало. Его доблестные воины смотрели на него и ждали — ждали знака от своего легендарного предводителя. Что ж, он дал им урок, который усвоил сам. Он показал им, как надо убивать.
— Никакой пощады! Никаких пленных!
Поле брани стало для него не более чем сценой. Он убивал ради бога войны, ради славы Спарты и просто ради удовольствия — любил смотреть, как умирают люди под его мечом. Кратоса боялись все: и союзники, и враги…
…Все, кроме его жены.
Спокойная и терпеливая, она была единственным человеком, имевшим мужество противостоять его ярости.
— Сколько смертей будет довольно, Кратос? Когда это закончится?
— Когда слава Спарты прогремит на весь мир!
— Слава Спарты, — передразнила она с язвительной усмешкой, отмахиваясь от его слов, как от назойливой мухи. — А что это значит, ты понимаешь? Или это просто красивые слова, которыми ты оправдываешь свою кровожадность? — Она закутала дочь в свой подол, вспышка гнева уступила место смиренной грусти. — Нет, ты сражаешься не за Спарту. То, что ты творишь, — это ради себя самого.
Прежде чем Кратос успел ответить, он увидал, как жена меняется, стареет и… из ее глаз текут кровавые слезы и загораются, сбегая по щекам. А там, где они упали, между Кратосом и его супругой вспыхивает огненная стена — точно такой же огонь зажигали его воины, когда гнали перед собой врагов под горестные причитания их женщин. Пламя ослепило его, обожгло его плоть.
Но его жена! Она была с другой стороны…
Жрица Афины отдернула руки от головы Кратоса и посмотрела на него. В ее лице не было ни кровинки.
— О боги! Зачем Афина прислала такого изверга?
— Держись подальше от моей головы! — Спартанец схватил ее могучей рукой за горло.
В ушах звенели боевые трубы, слышались крики страха и отчаяния. В этот миг ему больше всего на свете хотелось сломать эту прекрасную шею. Наконец он отшвырнул жрицу в сторону.
Она упала на мраморный пол. Затем села, опершись на руки, и пристально посмотрела на него.
— Выбирай
И направилась к стене, в которой тот с трудом различил очертания двери. Жрица остановилась у эмблемы, изображенной рядом.
— Чтобы сокрушить Ареса, одной грубой силы недостаточно. — С этими словами она прислонилась к эмблеме, и дверь открылась. — На свете есть только одна вещь, которая поможет тебе победить бессмертного.
От яркого света, ворвавшегося в храм через проем, Кратос зажмурился; даже пришлось прикрыть глаза огромной рукой. Его опалило жаром, как будто хлынувшим из открытой печи. То, что виднелось за дверью, сбило его с толку: вместо окутанных мглой утесов, окружавших храм, там гуляли песчаные вихри, освещаемые полуденным солнцем.
Жрица же явно не усматривала в происходящем ничего странного или опасного.
— Ящик Пандоры — далеко за стенами Афин. Боги спрятали его на востоке, в пустыне, — сказала она со спокойной уверенностью. — Только получив в распоряжение его силу, ты сможешь одолеть Ареса.
Она отошла в сторону и вновь устремила на спартанца загадочный взгляд, и тот, кто не страшился ни людей, ни богов, отвел глаза. Жрица Афины проникла в запретные уголки его сознания и стала свидетельницей его позора.
— Будь осторожен, Кратос. Искать ящик Пандоры ушли многие, не вернулся никто, — предупредила она и указала на проход. — Иди сквозь Пустынные врата, здесь начинается путь к кладу. Иди и найди его. Только так ты победишь Ареса и спасешь Афины. Только так, Кратос. Только так. — Ее голос понизился до шепота, едва различимого в завывании вихрей.
Спартанец выбежал из храма. Несколько минут он двигался вдоль защитного вала священной горы, затем перед ним возникли покосившиеся ворота, охраняемые лишь огромной статуей гоплита. Не замедляя шага, он открыл створку, и сильный порыв ветра словно крошечными бритвами хлестнул по лицу. Когда Кратос обернулся, чтобы бросить последний взгляд на Афины, города уже не было. Кругом расстилалось лишь бесконечное царство песка.
Он был одинок, как никогда в жизни.
Глава четырнадцатая
— Осталось так мало. Не хочешь поспорить, сколько пройдет времени, прежде чем твой город восстановят в честь Ареса? — Гермес порхал вокруг волшебной чаши, наводя ветром от сандалий рябь на ее поверхность, отчего вид разрушенных Афин все время расплывался.
Потом нагнулся и ткнул пальцем в воду — от прикосновения рухнуло уцелевшее здание.
— Прекрати, — прикрикнула на него Афина.
— Почему? Я бы сказал, налицо безусловная победа Ареса, — широко улыбнулся посланник богов. — Неужели ты думаешь, этот дом пережил бы его нападение? Бог войны не оставил тебе почти ничего, а теперь оставит и того меньше.
От неожиданного появления Зевса по залу прокатился гром. Засунув руки в складки тоги, он хмуро посмотрел на Гермеса.
— А он справился лучше, чем я ожидал. — Верховный бог выглядел разгневанным. — Обычно Арес громит все, как минотавр в посудной лавке.