Богач, бедняк
Шрифт:
– - Ну, наконец-то,-- заворчала Тереза при виде их.
Мне кажется, они женаты не больше полугода, подумал Рудольф, когда все они направились к выходу.
– - Менеджеры слишком поторопились с этим парнем,-- сказал Том Рудольфу, когда они оказались рядом,-- у него была довольно продолжительная победная серия, и они решили дать ему главный поединок. Я видел его пару раз и знал, что он еще слабоват и что пошлю его в нокаут. Гады эти менеджеры. Ты заметил, этого подонка там даже не было. Он даже не удосужился подождать, убедиться, где будет Вирджил -- дома или в больнице. Какая все же это дрянная профессия, бокс, Руди.-- Он посмотрел на Гретхен,
Выйдя на улицу, они остановили такси, и Гретхен захотела сесть рядом с шофером. Тереза села на заднем сиденье, между Рудольфом и Томасом. От нее ужасно несло дешевыми духами, но когда Рудольф, не в силах больше выносить такого резкого запаха, опустил стекло, она возмутилась:
– - Ради бога, не открывайте, ветер испортит прическу. Прошу меня извинить.
Они ехали в Манхэттен молча. Тереза держала Тома за руку и, время от времени поднося ее к своим губам, целовала, демонстрируя всем, что это ее собственность.
Как только они переехали Бруклинский мост, Рудольф сказал:
– - Ну все, Томас, здесь мы выходим.
– - Вы на самом деле не хотите поехать с нами поужинать?– - спросил Томас.
– - Там самые лучшие китайские блюда в городе,-- сказала Тереза. Их совместная поездка в такси не принесла никаких неожиданностей, и теперь, когда она уже не чувствовала для себя никакой реальной угрозы, могла позволить себе побыть гостеприимной: кто знает, может, в будущем ее гостеприимство пойдет ей на пользу.-- Вы даже не представляете себе, от чего отказываетесь.
– - Мне нужно домой,-- упрямо сказала Гретхен. Голос у нее дрожал, она, по-видимому, была на грани истерики.-- Я должна быть дома.
Если бы не Гретхен, Рудольф поехал бы к Томасу. После этого шумного триумфа на спортивной арене, после такого тяжелого боя ему не хотелось оставлять Томаса с женой, в компании этой постоянно попрекающей его женщины, чтобы ему было не так одиноко, не так грустно, чтобы он провел оставшийся вечер там, где не услышит ни единой похвалы, ни одного приветствия, ни одного ласкового слова. Надо как-нибудь возместить Томасу этот вечер.
Таксист остановил машину, и Гретхен с Рудольфом вышли.
– - Ну, прощайте, родственнички,-- Тереза, засмеявшись, фыркнула.
– - Завтра в пять, Руди,-- напомнил ему Томас.
Рудольф утвердительно кивнул.
– - Спокойной ночи,-- прошептала Гретхен.-- Береги себя, Томас, прошу тебя.
Такси отъехало, и Гретхен крепко сжала руку Рудольфа, точно боялась упасть. Рудольф остановил другое такси и назвал водителю адрес Гретхен. В темном салоне машины Гретхен не выдержала, дала волю своим чувствам. Она прижалась к Рудольфу и громко зарыдала, тело ее сотрясала дрожь. Слезы выступили и на глазах Рудольфа, он крепко обнял сестру и гладил ее по голове. Забившись в глубину темной машины, он видел, как яркие полоски разноцветных неоновых огней освещали через окошко мчащегося по широкой улице автомобиля исказившееся, красивое, мокрое от слез лицо Гретхен, вдруг почувствовал себя гораздо ближе к сестре. Теперь их связывала более крепкая взаимная любовь, чем когда-либо прежде.
Наконец она прекратила плакать. Слезы уже не лились из ее глаз. Гретхен выпрямилась, вытерла глаза носовым платком.
– - Прости меня,-- сказала она.-- Какая все же я снобка. Несчастный мальчик, бедный, несчастный мальчик...
Когда они вошли в ее квартиру, нянька спала на кушетке в гостиной. Вилли
Горела только одна лампа. Рудольф и Гретхен сидели, словно две тени: Гретхен -- на кушетке, подобрав под себя ноги, а Рудольф -- на удобном большом стуле. Они, устав за день, не торопясь потягивали виски, благословляя чуткую тишину. Когда они допили виски, Рудольф тихо встал со своего стула и налил еще. Снова сел.
Откуда-то издалека до них донесся визг сирены "скорой помощи". Где-то, видимо, несчастный случай.
– - Ему это доставляет удовольствие,-- наконец вымолвила Гретхен.-- Этот парнишка практически уже ничего не мог сделать, он был абсолютно беспомощным, но Томас продолжал наносить ему сильные удары. Я всегда думала, что человек на ринге зарабатывает себе на жизнь кулаками -- своеобразный способ получить деньги, и тут ничего не поделаешь. Но то, что я увидела сегодня вечером, это совершенно другое. Как ты считаешь?
– - Довольно странная профессия -- боксер,-- согласился Рудольф.-Трудно сказать, что творится в голове боксера, когда он дерется на ринге.
– - Разве тебе не было за него стыдно?
– - Ну, я бы сказал несколько иначе. Мне было не по себе. В Америке насчитывается, по крайней мере, десять тысяч боксеров-профессионалов. Ведь они чьи-то сыновья, братья.
– - Нет, я не разделяю твоего мнения,-- холодно сказала Гретхен.
– - Знаю.
– - А эти уродливые трусы фиолетового цвета,-- сказала она, словно нашла тот предмет, на который она могла бы излить всю свою ненависть, чтобы освободиться от кошмара этого вечера, изгнать его.
– - Мне кажется, это наша общая вина: твоя, моя, наших родителей. Мы несем ответственность за то, что Том очутился в таком мерзком месте.
Рудольф молчал, медленно потягивая виски. "Мне ведь о ней ничего неизвестно, я всегда был чужаком",-- сказал ему Томас в раздевалке. Когда его фактически изгнали из семьи, он, тогда еще мальчишка, отвечал на унижение в семье в самой грубой, самой примитивной манере -- кулаками. Когда он стал постарше, реакция оставалась той же. У них у всех в семье течет в жилах кровь Акселя Джордаха, который убил двух человек, как он сам когда-то признался Рудольфу. Том, по крайней мере, никого не убивал. Может, такое напряжение благотворно сказывается на нем?
– - В каком мы все живем дерьме,-- сказала Гретхен.-- Все, без исключения. И ты тоже, Рудольф. Тебе вообще что-то доставляет удовольствие в жизни, Руди?
– - Ну, у меня другое представление о жизни. Во всяком случае, не в таких выражениях.
– - Понятно. Монах от мира коммерции,-- резко сказала Гретхен.-- Вместо обета нищеты ты дал обет богатства. Что же лучше в конечном итоге?
– - Ты, Гретхен, сейчас несешь такую чепуху!– - Он уже жалел, что поднялся к ней.
– - И заодно еще два обета,-- упрямо продолжала она.-- Обет целомудрия и обет послушания. Обет целомудрия -- это ради нашей матушки, девы Мэри Пиз Джордах, не так ли? Ну а обет послушания -- Дункану Калдервуду, преподобному настоятелю Торговой палаты Уитби.