Богач, бедняк
Шрифт:
– - Ах, боже мой,-- мягко сказал он, отходя от нее.-- Мне еще нужно побриться, принять душ и одеться. Я уже и без того опаздываю.
Она наблюдала за ним, как он брился, принимал душ, одевался. Потом на такси они вместе доехали до офиса киностудии на Пятой авеню, где у него должна была состояться деловая встреча. Он так и не ответил на ее вопрос, но попросил позвонить ему вечером -- пообещал ей рассказать о том, чем закончилась встреча в "Коламбиа Пикчерз".
Гретхен вышла из машины вместе с ним и весь день лениво, не торопясь, делала покупки. Купила платье, свитер, хотя отлично знала, что через неделю сдаст их туда, где купила.
В пять вечера, в своих обычных штанах и старом твидовом пальто, но без резинового колпака внутри, она стояла у ворот школы Билли, ожидая, когда их класс вернется из музея естественной
III
К концу дня он сильно устал. Все утро у него толпились юристы, и, как он неожиданно обнаружил, юристы -- самые утомительные люди. Во всяком случае, это наблюдение касалось и его самого. Постоянная борьба за преимущества, двусмысленный, коварный, не перевариваемый нормальным человеком язык, вечный поиск лазеек в законе, невидимых рычагов, устраивающих обе стороны компромиссов, бесстыдная, открытая погоня за деньгами вызывали у него глубокое отвращение, несмотря на то что он получал от всего этого свою выгоду. Одно его утешало во взаимоотношениях с юристами -- он сотни раз убеждался в своей правоте, когда наотрез отказался от предложения Тедди Бойлана финансировать его учебу в высшей юридической школе.
Днем у него были архитекторы, и они тоже отняли у него много времени. Сейчас он работал над проектом торгового центра, и номер в его отеле был завален чертежами. По совету Джонни Хита, он выбрал для этой цели фирму молодых архитекторов, которая уже получала ряд премий за свои проекты, но у них еще было много идей и энергии. Они -- люди страстные, талантливые, в этом не было никаких сомнений, но работали исключительно в больших городах и свои дерзкие идеи воплощали в стекле, стали, железобетоне. Рудольф отлично понимал, что они считают его безнадежно отсталым ретроградом, но настаивал на более традиционных архитектурных формах и строительных материалах -- ведь речь шла не только о его личном вкусе. Он интуитивно чувствовал, что традиционная архитектура больше понравится покупателям будущего торгового центра, и Калдервуд, несомненно, одобрит все его идеи. "Я хочу, чтобы он был похож на улицу в старой деревушке, затерянной на просторах Новой Англии,-убеждал Рудольф архитекторов, а те только стонали в ответ.-- Обшивка из досок, вышка над театром, которую издали можно принять за шпиль церкви, вот что нужно. Не забывайте, это консервативно настроенная сельская глубинка, и мы будем обслуживать тамошних консерваторов в созданной нами деревенской атмосфере, а они с гораздо большей охотой отдадут свои денежки, если будут чувствовать себя в родной стихии, словно у себя дома".
Сколько раз архитекторы собирались уходить, хлопнув дверью, а он не сдавался и все время повторял:
– - Сделайте так, как я говорю, ребята, на сей раз, а в будущем я обещаю стать более уступчивым. То, что мы делаем сейчас,-- это только первый этап, а когда мы развернемся, можно рассмотреть и более смелые проекты.
Те черновые проекты, которые они принесли ему на рассмотрение, были, конечно, еще очень далеки от того, что задумал Рудольф, но, глядя на последние варианты, показанные ему сегодня, он понял, что скоро эти упрямцы капитулируют.
Делая пометки на чертежах, он чувствовал, как у него болят глаза. Может, пора носить очки? На конторке стояла бутылка виски. Он налил виски в стакан, разбавил его водой из крана в ванной комнате. Разложив чертежи на письменном столе, он еще раз стал внимательно их рассматривать, потягивая виски из стакана. Он кисло скривился, увидев на чертеже выведенную большими аккуратными буквами вывеску у входа в торговый центр: "Калдервуд". Буквы будут ярко гореть неоном по вечерам. В своем уже весьма пожилом возрасте Калдервуд все еще жаждал популярности, бессмертия и находил их в дрожащих разноцветных стеклянных трубочках, оставаясь глухим ко всем увещеваниям Рудольфа, который убеждал его в необходимости сохранить единый неброский, скромный стиль во внешнем виде центра. Все напрасно.
Зазвонил телефон, Рудольф посмотрел на часы. Том сказал, что придет в пять, а уже почти пять. Он поднял трубку, но это был не Том. Он узнал голос секретарши Джонни Хита:
– - Мистер Джордах? С вами хочет поговорить мистер Хит.
Он с раздражением ждал, когда Джонни возьмет трубку. В своей корпорации он принял твердое решение: кто бы ни звонил, важная шишка или простой смертный, он будет немедленно отвечать сам на звонок, всегда готовый для любого разговора. Сколько раздосадованных
Джонни Хит наконец произнес в трубку отрывисто "алло!" Рудольф тут же подавил в себе раздражение.
– - Я достал интересующую тебя информацию,-- сообщил Джонни.-- Карандаш с бумагой под рукой?
– - Да, конечно.
Джонни назвал ему адрес и имя агентства частных детективов.
– - Меня заверили, что люди там ответственные и опытные, не болтуны,-сказал Джонни. Когда Рудольф сказал ему о том, что ему нужен частный детектив, Джонни даже не спросил, для чего Рудольфу понадобился детектив, но, вероятно, он о чем-то все же догадывался.
– - Спасибо, Джонни,-- поблагодарил его Рудольф, записав имя и адрес детектива.-- Извини за причиненные хлопоты.
– - Пустяки,-- ответил Джонни.-- Ну, ты сегодня свободен? Может, пообедаем вместе?
– - Прости, не могу,-- сказал Рудольф. На самом деле у него сегодняшний вечер был свободен, и он, вероятно, принял бы его приглашение, не заставь его секретарша ждать разговора.
Повесив трубку, он вдруг почувствовал еще большую усталость и решил сейчас не звонить детективам, отложить до завтрашнего дня. Он ужасно удивлялся -- почему он так устал? Он даже не припомнит, когда так утомлялся к пяти вечера. Но он устал, в этом не было никаких сомнений. Может, все дело в возрасте? Он рассмеялся. Ему всего двадцать семь. Рудольф посмотрел на себя в зеркало. Ни одного седого волоска в гладко зачесанных черных волосах. Никаких мешков под глазами. Никаких признаков разгульной жизни или скрытой болезни на его чистой, с оливковым оттенком коже. Если он и перенапрягался, то это никак не отражалось на его моложавом, сосредоточенном, без морщин, лице.
И все равно он чувствовал необъяснимую усталость. Не раздеваясь, он лег на кровать, собираясь подремать несколько минут до прихода Тома. Но сон не шел. Презрительные слова сестры, произнесенные накануне вечером, звенели в его ушах, этот звон он ощущал весь день, даже тогда, когда дискутировал с непокорными архитекторами. "Тебе вообще в этой жизни что-нибудь нравится?" Зачем ему защищаться перед ней? Ведь он мог сказать ей, что ему нравится работать, ходить на концерты, что он много, очень много читает, что ему нравится бегать трусцой по утрам, ездить на мотоцикле, ему нравится, да, на самом деле нравится смотреть, как мать сидит напротив него за столом, пусть неприятная, не могущая рассчитывать на его любовь, но все же живая, и сейчас она здесь, перед ним, и благодаря только его заботам не лежит в могиле или на койке в больнице для бедняков.
Гретхен больна болезнью века. Все у нее строится только на сексе. Все посвящено яростной погоне за оргазмом. Она, конечно, может сколько угодно твердить, что это -- любовь, но слово "секс" куда более точный термин, насколько он, Рудольф, понимает. Насколько мог судить, то, что она называет счастьем, досталось ей очень дорогой ценой, за счет счастья других.
Ну а эта взбалмошная рыжая женщина, цепляющаяся за него обеими руками, чтобы удержать возле себя, швыряющая в него стаканом со смертельной ненавистью в глазах только потому, что ей показалось мало двух часов в постели, хотя с самого начала было ясно, что они заключают между собой обычную сделку. А эта глупенькая девчонка, дразнящая его перед своими друзьями, заставлявшая его чувствовать себя перед ними неловко, словно он окоченевший евнух, а потом дерзко хватающая тебя за член при свете дня? Если секс или нечто похожее вот на такую любовь первоначально соединили его мать с отцом, то понятно, почему они превратились в двух обезумевших зверей в клетке в зоопарке, почему они пытались сожрать друг друга. Ну а возьмем семьи второго поколения, начиная с Тома. Какое же будущее ждет его впереди, в когтях этой вечно недовольно ноющей, жадной, безмозглой, абсурдной куклы? Или, скажем, Гретхен, считающая себя выше других, изнывающая от своей всепоглощающей чувственности, так ненавидящая себя за то, что побыла в объятиях разных мужиков, и удаляющаяся все дальше и дальше от своего никчемного, бездарного, обманутого ею мужа? Кто из них опускается до позорных сделок с детективами, подглядывания в замочную скважину, оплачиваемых услуг адвокатов развода -- он или она?