Богадельня
Шрифт:
Юноша медленно отвернулся. Очень трудно удерживать букашку. Очень.
В спину толкнуло, задыхаясь:
– Добей… Слышишь? Добей, Бацарь!.. Все одно помру… Сил нет: больно…
– Сам сдохнешь, – ответила букашка, прячась.
Забыв о Магнусе, Вит заторопился к матери.
– Как ты, мам?
– Хорошо, сынок… хорошо мне… Голова только… кружится. Ты-то как? Откуда?
– Из города. К тебе спешил. Пошли в дом, мам, простынешь тут…
– Я… сейчас… ведра забрать надо… Штефан заругается!..
– Да я после сбегаю, заберу.
Не хотелось, чтобы мамка видела подонков. Убитого и умирающего. И так все знают, кто мытаря жизни лишил, – а тут еще двое! Испугается мамка, а ей нельзя пугаться; вон – еле ноги волочит. Вит подставил матери плечо, помог подняться. Мягко, но настойчиво развернул в сторону дороги, прочь от двух тел у воды.
Шли медленно, с трудом, то и дело оскальзываясь. Жюстина обвисла на плече сына – Витольд будто не чувствовал тяжести. Могли бы и быстрее идти. Жаль, мамка совсем хворая. Ничего, до дому рукой подать. Сейчас дотопаем…
Паутина!
Чувство опасности иглой кольнуло в сердце. Заставило обернуться.
Всадники. Еще далеко, но скачут сюда. Витольд сдвинул брови, вглядываясь. Знакомые цвета одежд. Влитые в седла фигуры. Граф! И с ним этот… Дегю. Двое. Без спутников.
Без свидетелей.
«…только мамаша здесь совсем некстати… удавить „баронессу“… концы в воду…»
Если бы Жерар-Хаген сейчас увидел юношу – обрадовался бы. Сын был очень похож на отца. На деда. На весь Хенингский Дом, не умеющий прощать.
– Мам, скорее!
– Не могу… сынок, беги сам!..
Вит видел: и вправду не может. Подхватив мать на руки, он рванул вверх по склону. Со стороны это, наверное, выглядело жутко: щуплый босой парнишка, неся грузную женщину, спешит вверх по раскисшей грязи. И не просто спешит – взлетает, как на крыльях. Будто женщина – пушинка.
Сама Жюстина удивиться не успела, вновь потеряв сознание.
Умел бить Молчун Юлих, земля ему пухом.
Поет дорога. Кричит дорога. Предупреждает топотом: беги! Хорошо, дом рядом. Ворота. Двор. На крыльце – чужой человек. Тот самый, которого Вит видел в доме Дегю, вместе с графом. Он еще на Крючка шипел. Все сходится. Это отец его нанял.
Неохота благородные руки марать?!
А топот за спиной растет. Падает обвалом. Ловчего Вит убьет легко. А два рыцаря легко убьют его, Вита.
Значит, конец?
Значит, зря?!
XCVII
Ловчий умел делать выводы очень быстро.
Время умирать. Выстоять в схватке с юношей? спастись бегством?! – смешно и думать о таком. Максимилиан ап Нанис прекрасно представлял себе, на что способен Витольд. Пускай на руках у юноши потерявшая сознание женщина. Пускай.
Это ничего не меняло.
Но главный эшевен Хенинга не думал о смерти. Дело не в храбрости. Умирать страшно всем: и трусам, и храбрецам. Он смотрел на юного мстителя и видел в нем… Да, сомнений больше не осталось.
Перед Ловчим стоял молодой Густав Быстрый!
…человек, навсегда оставивший фамильное клеймо на горле Максимилиана.
…человек, бывший для Ловчего всем. Воплощением мечты. Идеалом.
Государем.
…человек, которому следовало беспрекословно повиноваться.
И неважно, что юношу звали Витольдом, а не Густавом. Неважно, что судьба дышит в затылок. Несчастен тот, кто не способен понять: это радость – выполнить приказ государя! Приказ существа, значащего для тебя больше, чем просто человек! Приказ живого бога.
Максимилиан ап Нанис больше никогда не огорчит хозяина оплошностью!
– Прикажете умереть, мессир?
Эшевен низко склонил голову. Ожидая последнего удара, как последней милости.
– Успеешь! Запри ворота, болван!
И Ловчий радостно бросился к воротам: задвигать тяжелый засов. Он еще нужен! Он еще может послужить хозяину!
Вит с Жюстиной на руках сделал два шага к дому. Навстречу им, болезненно скрипнув, открылась дверь. На пороге стоял Филипп ван Асхе: мятое лицо, синие мешки под глазами. А за Душегубом радужным сиянием переливался портал! Двери, двери, двери… бесчисленный коридор чудо-дверей.
– Скорее, Витольд! Сюда!
Топот копыт за забором нарастал грохочущим крещендо. Душегуб ждал, держа портал открытым. Протягивая Виту руку: ну же! давай! Так добрые волшебники в сказках всегда в последний момент приходят на помощь смельчакам, попавшим в беду. Но Вит больше не верил в добрых волшебников. В сказки. В смельчаков. Он просто бежал. С матерью на руках. Он никогда еще так не бегал. Даже падая со склона на спины убийц.
Никогда.
– Мейстер Филипп! Я… я уже!..
Кричал ли он в самом деле? Или только думал, что кричит?
Какая разница…
Две живые молнии взлетели над забором. Вдогонку. Вслед. Эгмонт Дегю и Жерар-Хаген, не спешиваясь, послали свои тела в полет прямо с седел. Однако Эгмонт, забыв о приличиях, все же опередил на краткий миг сюзерена: в конном бою семья Дегю не знала себе равных.
И, падая в портал, Вит ощутил, что значит хватка себе подобных.
XCVIII
Совет продолжал заседать.
Чудеса! – У гильдейцев с деканом Белого капитула нашлась уйма тем для разговора. Очень важных. Очень нужных. Никто из собравшихся не замечал, что ночь на исходе. Серая, мутная вода, качая ожидание зари, робкими струйками затекала под своды капитула, еще бессильная соперничать с огоньками свечей. Жутковатый налет инфернальности: мерцанье пламени выхватывает из темноты лица, словно разыскивая одно-единственное, нужное позарез. Колеблются тени на стенах: сойти? остаться?! Невидимый, но ощутимо давящий купол над головами, куда не в силах добраться жирные, масляные отблески. Сизые пряди ползают по полу. И – уверенные слова ораторов: свет грядущего, величие его, опоры и фундамент Столпа…