Богатство (др. изд.)
Шрифт:
Эх, моря!
Моря, моря, моря.
Нынче здесь, а завтра там…
Под этот аккомпанемент Соломин увиделся с командиром «Маньчжура». Кавторанг Кроун выслушал его и сказал:
—Даже не просите! Я не имею инструкций заходить в Охотское море, у канонерки определенные задачи: побывать в Анадыре, исполнить поручение в Номе на Аляске, затем — рейд до кромки полярных льдов Берингова пролива. Поймите, что «Маньчжур» связан маршрутами лишь к востоку от Камчатки, и я ведь еще до Владивостока предупреждал вас об этом…
В уютном салоне, похожем
Вестовой матрос, крепкий зубастый парень, внес на подносе кофе и бутылку душистого арманьяка. Отдельно на тарелочке лежал нарезанный сыр, янтарно нежилась прозрачная японская хурма.
— Не хотите ли пообедать? — предложил Кроун с радушием хозяина. — Это не затруднит: одно нажатие кнопки, и…
— Спасибо. Но от рюмочки не откажусь.
Кавторанг разлил по рюмкам тепловатый коньяк.
— Здесь, на Камчатке, — сказал он, — все богатства на сотню лет вперед разворованы и распроданы оптом и в розницу. Когда-нибудь потомство еще предъявит суровейший счет нашим великороссийским разгильдяям, которые знать не хотят, что тут творится…
Порывшись в столе, кавторанг показал Соломину кусочек чего-то зеленоватого, даже неприятного на вид.
— Как вы думаете, что это такое?
— Трудно догадаться.
— Золото.
Рядом он положил нечто, похожее на окатыш гальки.
— Тоже самородок?
— Нет. Олово.
— Откуда это у вас?
— Я любопытный и, когда схожу с корабля на берег, внимательно смотрю себе под ноги…
Соломин вернул разговор в прежнее русло:
— Положение у нас создается аховое! Перегораживая реки, японцы не дают лососю подняться в верховья рек, от этого население внутри полуострова не сможет обеспечить себя запасами рыбы на зиму. Камчатку ожидает голод… В первую очередь погибнут, конечно, собаки. Камчатка лишится связи и основного транспорта, ибо без собак мы здесь — ничто!
Настроение у Кроуна заметно испортилось, но никакое красноречие Соломина не могло стронуть канонерку с рейда Петропавловска, чтобы заставить ее окунуться в промозглую слякоть Охотского моря… Кавторанг ответил Соломину:
— В вашем рассказе для меня нет ничего нового. Так было до вас, боюсь, что так будет и после вас. Но войдите и вы в мое положение. Обстановка к востоку и северу от Камчатки не менее напряженная, нежели в Охотском море — к западу от Камчатки. Только, ради бога, не подумайте, что я бюрократ, цепляющийся за пункты инструкции. У меня свои дела… Выпьем?
Соломин придвинул к нему свою рюмку.
— Вы куда сейчас?
— Заглянем в бухту Провидения.
— А что там стряслось?
— Какая-то загадочная
— Я вас понимаю, — согласился Соломин. Сидеть в прогретом калориферами салоне, попивая арманьяк, было, конечно, очень приятно, но, к сожалению, пора и честь знать. Андрей Петрович нехотя поднялся с дивана.
— Жаль, — вздохнул он. — Очень жаль… Я ведь ждал вас как манны небесной, мы все рассчитывали на канонерку.
Кроун отвел глаза и сказал:
Простите. Я ведь только голова, а начальство — шея. Куда шея пожелает, туда и голова — поворачивается…
Он увел «Маньчжура» в безбрежие океана.
Была середина июля (самый разгар лососевого нереста), когда из Большерецка прибыла полетучка: староста сообщал, что с Курил подошли японские флотилии, перегородив сетями устья Большой реки и Быстрой, — теперь браконьеры совсем затворили лососю проход к нерестилищам в глубине полуострова. Соломин даже не глянул на карту уезда-и без карты понятно, каким бедствием угрожает это японское нашествие…
За окном меленько моросило, желтоватый туманец наползал с моря, погружая душу в уныние. Ночью над Камчаткой разразился страшный штормяга, который бушевал три дня, пока не сменился ровным, устойчивым норд-вестом. Когда «Маньчжур» вернулся из Провидения, ветер еще срывал с поверхности бухты белые охапки соленой пены, похожей на лохмотья свежей капусты.
Канонерка притащила на буксире избитую штормом японскую шхуну с измочаленным такелажем и разбитым рангоутом, но без команды. Соломин при свидании с Кроуном спросил:
— Как она вам досталась?
— Иду вдоль берега. Вижу — шхуна. Мотается в дрейфе, но с сетями. Японцы — паруса долой, сети обрубили, а на гафель — флаги: «Покажите широту и долготу места». Скажи на милость, какие талейраны выискались! Ведь берег у них под самым носом, определиться пара пустяков. Но тогда надо признать, что забрались в чужие воды. Вот и притворяются, будто не знают, где находятся… Я не выдержал и тут же конфисковал шхуну.
Соломин неожиданно вспомнил:
— В прошлый раз я забыл просить вас, чтобы вы забрали из моего карцера одного бродягу золотоискателя.
— На мой бы характер — камень ему на шею да бултых за борт… буль-булъ, и готово! Я за эти годы устал доставлять во Владивосток этих гужбанов. Тюрьма там — будто ее вылепили из каучука, — сажают туда, сажают… без конца!
Кавторанг спросил — как дела? На этот раз Соломин не стал уговаривать Кроуна, а молча выложил перед ним поле-тучку от большерецкого старосты. Кавторанг вчитался в ее страдальческое содержание и начал мерить салон резкими шагами.
— Но до каких же пор?! — выкрикнул он. — Наконец, это уже натуральное свинство… Я думаю, нам хватит одной ночи, чтобы поджать фланцы на гребных валах.