Богатство
Шрифт:
— В русской жизни, — сказал Соломин, — существует немало сдерживающих плотин, барьеров и перегородок. Я и по себе знаю, что иногда хочется размахнуться, а потом думаешь — стоит ли? Еще кулак отобьешь.
— Вот именно! — И совсем неожиданно прозвучала следующая фраза Жабина:
— Я ведь уже давно наблюдаю за вами.
— Зачем? — вырвалось у Соломина против воли.
— Мне интересно, как вы справитесь.
— И каковы же ваши выводы?
— Вы человек мягкий, а здесь нужны крутые решения. Между тем у вас сейчас нет иного выхода, как только
Соломин сказал, что скоро начнется торговый зимний сезон, который на Камчатке принято называть «роспуском товара».
— И я заранее с ужасом думаю, сколько спирту прольется на Камчатке в обмен на пушнину! Боюсь, что, если я встану на пути этого спиртного тайфуна, он меня сметет, как ничтожную букашку. Сбор ясака тоже сопряжен с «теплой компанией».
— Да, — сказал Жабин, — с этим злом бороться трудно. Тем более трудно, что американцы до самого мыса Дежнева понаставили на берегу тайных складов со спиртом. Первогильдейский Чурин со всей Сибирью торгует, а попробовал сунуться на Чукотку — и сразу отработал машиной «полный назад». Конкуренции с американцами не выдержал! Когда я был в Уэлене, меня поразило, что тамошние чукчи хорошо говорят по-английски, но совсем не знают русского языка.
Не скрывая своего чиновного бессилия, Соломин попросил совета — как пресечь вывоз спирта из города?
— Проверяйте все нарты на выезде из города.
— Так просто?
— А зачем излишне мудрствовать лукаво?
— Попробую… Конечно, только в том случае, если меня не выставят отсюда, как щенка, который забыл попроситься на улицу. Сейчас я жду прихода «Сунгари».
Андрей Петрович еще раз оглядел нищенскую обстановку жилья отставного прапорщика, и ему захотелось помочь этому умному искалеченному человеку.
— Нет ли у вас просьб ко мне?
Жабин намек понял и застыдился:
— У меня крохотная пенсия. Потому и застрял на Камчатке, ибо жизнь во Владивостоке стоит бешеных денег. Если это не затруднит вас, примите меня на службу. Например, я мог бы стать смотрителем пристани и тех судов, что остались здесь, догнивая. К весне я обязуюсь полностью исправить рангоут и такелаж японской шхуны, которую летом конфисковал Кроун… Разве нам помешает иметь свой корабль?
— Отлично. Буду рад служить с вами, — ответил Соломин. — Так принести вам «Преступление и наказание»?
— Нет, не надо… ну его к бесу!
Расстались они чрезвычайно дружелюбно, и беседа с прапорщиком укрепила Соломина в уверенности, что, утопая, не следует пренебрегать любою соломинкой. В двадцати пяти милях от Петропавловска, при входе в Авачинскую гавань, неустанно работал маяк — его беспокоящий луч пронзал метельные всплески, тревожил в ночи проплывающих ради добра и зла.
«Сунгари», где же ты,"Сунгари»? Приди к нам!
ЯСАК БЕЗ СПИРТА
— Господин Неякин как ваше здоровье?
— А как вы себя чувствуете господин Соломин?
— Паршиво, между нами говоря.
— Вот
— Но я не ради этого вас позвал. Надеюсь, вы еще не забыли моих слов, которые я произнес, выпуская вас из карцера?
Неякин не отказал себе в удовольствии напомнить.
— Я вам тогда еще в очко попал.
— Плюнули! А я вам сказал, чтобы вы убирались с Камчатки во Владивосток, где вас должны судить.. Так или не так?
— С трудом, но вспоминаю.
— Вы моего распоряжения не выполнила Однако не надейтесь, что я отступился от вас… Урядник, где ты? Миша Сотенный предстал.
— Сразу, как придет «Сунгари», это сокровище, — он показал на съежившегося Неякина, — погрузить без промедления на корабль и проследить, чтобы по пьянке не выпал за борт.
— Слушаюсь, — отвечал казак.
— У-у, сатрапы! — обругал их Неякин.
Соломин на это сказал ему:
— Цыть!
Блинов все чаще посматривал на календарь
— Пора бы уж «Сунгари» от Анадыря появиться…
Теперь и Соломин испытывал волнение: с Камчатки еще не выехали некоторые приезжие, скопилась большая почта, немало казенной переписки. Отъезжающие заранее снесли чемоданы к пристани, сидели как на гвоздях, ожидая прибытия парохода.
Наконец с маяка сообщили, что вчера «Сунгари» прошел мимо Авачинской гавани, имея курс к югу — на Владивосток!
Почему так поступил капитан «Сунгари», выяснить было невозможно. Но тонкая ниточка, связывавшая Камчатку с Россией, окончательно прервалась — и теперь за всю зиму будут лишь одна-две почтовые полетучки.
Блинов сразу осунулся и сник, вызывая жалость.
— Теперь Сережу из института выгонят…
Соломин не знал, что ему и сказать.
— Успокойтесь! Я сочиняю бумагу на имя директора:
так, мол, и так… что-нибудь сообща придумаем.
— Вы придумаете, а что Сережа придумает?
— Зимою возьму его с собою ясак собирать.
— Нашли дело… До ясака ли ему?
Соломин и сам понимал, что год студенческой жизни для молодого Блинова пропал. А старик был безутешен:
— Мы ведь с женою рассчитывали, что еще год-два — и Сережа встанет на ноги, тогда я брошу корпеть над этой чернильницей. Теперь все рухнуло… Черт бы побрал этого капитанишку — неужто трудно было ему к нам завернуть? Небось напился до чертиков, пропер свою пароходину мимо…
Камчатку сковало морозами. Установился хороший снежный покров, на улицах Петропавловска появились характерные борозды — это открылась езда на собаках.
И сразу запахло спиртом. Но как запахло!
Формулируя свою главную задачу, Соломин писал: «По простоте душевной, я ведь думал, что приехал сюда только затем, чтобы помочь забитым и загнанным камчатским инородцам, этим истинным сынам матери-природы…»
Кажется, настал момент, когда от слов пора перейти к делу. Город наполнял веселый лай собачьих упряжек, псы радовались предстоящей дороге, в которой от хозяев им выпадут лакомые куски, всюду торговцы ладили караваны нарт, крепили копылья под тяжелый груз.