Богатые — такие разные.Том 2
Шрифт:
Была среда 13 октября 1929 года. Просперити двадцатых годов девятнадцатого столетия взметнулось до самой вершины успеха по крутому склону американских горок, задержалось на короткий момент затишья и сорвалось в бездонную пропасть.
— Боже мой, — сказал я Вивьен, — я с удовольствием оставался бы с тобой в постели весь день.
— Так что же тебе мешает, дорогой?
— Нет, я должен отправляться на работу. На этой неделе рынок лихорадило, и сегодня банкиры должны напрячь свои мускулы, чтобы восстановить положение.
— Как прекрасно, наверное, быть Богом! — проговорила Вивьен, потянув меня к себе, как только я снова опустился на кровать. — Или ты чувствуешь
Разумеется, ни я, ни она и понятия не имели о том, что скоро каждый инвестиционный банкир почувствует себя, скорее, царем Канутом. Я отвез Вивьен домой на своем любимом «кадиллаке» и отправился с Сэмом в деловой центр города.
Собрались все банкиры Уолл-стрит, от самых известных до самых мелких, но не играли оркестры, не развевались флаги, не было никакого оживления, никаких радостных возгласов, которыми провожают армию, уходящую на битву. Никто даже не понимал, что война уже началась. Все еще думали, что речь идет всего лишь об отдельных стычках, да и видимого врага не было, одни лишь хаотичные колебания поверхности ртути в хрупком стакане, отдельные проявления подчинявшейся неясным законам психологии масс, на которую никто не обращал внимания и не стремился понять, да хруст бумажных богатств, не имевших никаких корней в реальной действительности.
Все было так мирно, лучи осеннего солнца тонули в ущельях Уолл-стрит и сияли на шпиле церкви Троицы, и я потом долго думал, что этот жуткий покой был одним из самых ужасающих признаков Краха. Люди могут охватить умом ураган, землетрясение, громадный пожар или реальность войны, но им трудно осознать размеры катастрофы среди мирного сияния дня, когда тишину нарушает только таинственное пощелкивание ленты аппарата, печатающего котировки.
— Рынок все еще немного не в порядке, как я вижу, — сказал Льюис, проходя в полдень мимо аппарата в большой зал. — Я думаю, что все выправится сегодня, после массовых продаж в течение этой недели.
— Будем надеяться, что худшего не случится, — подал голос Мартин Куксон, которого Стив уже давно назвал Кассандрой.
Я как раз уверял по телефону какого-то клиента в том, что мы имеем дело всего лишь с очередной «технической корректировкой» на рынке, когда ко мне в кабинет ворвался Сэм. Едва я положил трубку, он объявил:
— На Бирже все летит к чертям.
Мы помчались в большой зал, где перед аппаратом стояла уже целая толпа, и увидели, что цены стали понижаться еще до того, как гонг возвестил окончание торгового дня.
— Завтра, несомненно, начнется повышение, — заявил Льюис, когда мы собрались на совещание партнеров.
Позднее я говорил Сэму, что Льюису следовало бы распорядиться высечь эти слова на своем надгробном камне.
Кое-кто согласился с Льюисом, отмечая, что этот день был не тяжелее прошлого понедельника, хотя Мартин и заметил, что в понедельник два с половиной миллиона акций сменили владельцев в последний час торгового дня. За этим последовала довольно бесполезная дискуссия о том, что надо было делать, но, в конце концов, все могли лишь прийти к очевидному выводу, что должны демонстрировать видимость покоя и давать как можно больше заверений в том, что все в порядке.
— Прошу прощения, — заговорил я почтительно, как всегда на совещаниях партнеров, — но что, если нам никто не поверит?
Все посмотрели на меня, как если бы мои слова были богохульством.
— Не поверит — нам?
— Ну, знаете, мой мальчик!
— Вы, несомненно, очень заблуждаетесь…
— Вы, Корнелиус, наверное, забыли, — величественно произнес Льюис, — что мы боги Уолл-стрит! И уж если что-то говорим, то, разумеется, так и будет.
Сомнения остались не у одного меня. С необычным для него волнением Мартин воскликнул:
— Да разве вы, коллеги, не видите, что происходит? Мы уже во власти классической цепной реакции понижения — спад цен приводит к требованиям большего обеспечения со стороны покупателей, неспособность этих покупателей удовлетворить эти требования ведет к форсированным продажам их авуаров, эти продажи вызывают дальнейший спад, дальнейший спад ведет к еще более высоким требованиям…
— Бред собачий! — сердито заявил Клэй Линден. — Все, свидетелями чего мы сейчас являемся, не больше чем попытка мелких дельцов урвать деньги на разнице. В понедельник был плохой день, а вчера прекрасный. Сегодня все выглядело ужасно, согласен, но Льюис прав — завтра все снова станет лучше. У нас есть наличность. И теперь, Бога ради, давайте держаться вместе, проявим выдержку и пойдем вперед.
Я не знал, кому верить. Был склонен поддержать Мартина, у которого была умнейшая голова, но и самые блестящие люди, как известно, способны утрачивать ощущение реальности. И с нараставшей тревогой я ожидал того, что должно было случиться дальше.
Светало. Небо было темно-серым. Уолл-стрит дышала миазмами предчувствия беды, и все автоматически устремлялись к ближайшему аппарату, выдававшему котировки акций.
Как только началась торговля, громадные массы акций «Кеннекот» и «Дженерал Моторз» заполнили операционный зал биржи, и почти сразу же потекла лента котировочного аппарата. К одиннадцати часам все находившиеся в операционном зале Биржи пришли в неистовство. Падение курсов было таким стремительным, что лента аппарата уже не отражала происходившего, и только котировки облигаций, поступавшие к нам прямо из операционного зала, говорили о том, что все стремились только продавать. Телефон и телеграф истерически кричали из одного конца Америки в другой. Люди говорили, что наступил конец света, день Страшного суда. Все это выглядело так, как если бы земля перестала вращаться вокруг своей оси.
Все рушилось. Акции «Юнайтед Стейтс Стил» упали на двести пунктов, как бетонная глыба. «Рэйдио», «Дженерал Электрик», «Вестингауз»… Ни один метеор никогда не врезался в землю с такой скоростью, с какой падали акции в день этой катастрофы, 24 октября 1929 года.
Телефонные линии были забиты. Все связи прервались, в общей суматохе паника достигла небывалых масштабов. Тогда люди хлынули на биржу, и по всем дорогам молчаливые толпы судорожно потекли в деловой центр города.
Выйдя на улицу, мы с Сэмом увидели людей, стоявших четкими рядами на ступенях здания Министерства финансов. Молча, не двигаясь, словно ожидая некоего спасителя, который, как они знали, никогда не придет. Лишенные человеческого облика, они были похожи на ряды крупных черных птиц, боявшихся потерять способность ориентироваться в пространстве, словно жертвы какой-то массовой трепанации черепа, и атмосфера их страха висела над Главной улицей Америки, густая, как дым от какой-то фабрики гноя.
Пробиваясь обратно к банку, мы слышали, как среди толпы, прикованной к цифрам котировок, кто-то сказал о том, что между нами и лидером инвестиционных банков, банком Моргана, что в доме двадцать три по Уоллстрит, шла некая тайная переписка. Ламот из банка Моргана должен был провести переговоры с крупными коммерческими банками об образовании многомиллионного пула с целью вернуть рынок в его берега, а в половине второго некий Ричард Уитни, брокер Моргана, отправился на биржу, чтобы уже не продавать, а покупать.