Богатых убивают чаще
Шрифт:
Волохов дружеским жестом предложил расположиться в удобных кожаных креслах под пальмами.
— Правды в ногах нет, — напомнил он.
— Правды нет и выше, — еще более печально вздохнул Сароян и продолжил: — Кому все-таки выгодно убийство Артема?
— Всем, — коротко и прямо заявил Крюгер. После столь откровенного признания возникло длительное молчание. Каждый из участников разговора обдумывал, насколько далеко можно идти в подобных выводах. Крюгер хорошо понимал, что появление Сарояна вызвано отказом вице-премьера Суховея обозначить свою позицию в вопросе дальнейшей судьбы «Крон-банка». Этим следовало воспользоваться и вынудить президента Межбанковской ассоциации стать если не партнером, то хотя бы союзником.
— Если я правильно понял, Суховей ждет, когда мы сами расставим все точки над «и» в этом вопросе.
— Да, — кивнул Сароян.
— И тот, кто назовет организаторов убийства Давыдова, предоставит доказательства и укажет причины, тот и будет претендовать на лимит доверия… Я правильно понял?
— Да… — последовал повторный кивок.
— В таком случае, не буду скрывать, что готов побороться и за «Крону», и за приватизацию «Сибирсо», — обозначил свою позицию Крюгер, зная об аппетитах Сарояна.
Тот лишь усмехнулся, отдавая должное откровенности президента Финансово-промышленной группы. Пригубив рюмку с коньяком, он логично предположил:
— Исходя из этого, выходит, что убийство Артема — ваших рук дело.
— Ну, это надо доказать, — бесстрашно продолжил Крюгер. — Вам идея приобретения Артемом «Сибирсо» тоже была как кость в горле. Существует информация, что между вами и «Европейским альянсом» существует договор…
— Чушь, — перебил Сароян.
— Я встречался в Давосе с господином Зеем. Он очень надеется на ваши связи в правительстве, — как бы невзначай сообщил Волохов, желая стать полноправным участником разговора.
Сароян лишь скосил глаз и продолжил диалог с Крюгером:
— У вас есть что-нибудь конкретное?
— Есть. Копии документов, из которых ясно, что «Европейский альянс» хотел через вас заполучить контрольный пакет акций «Сибирсо», — продолжил Волохов, уязвленный пренебрежением к собственной персоне.
— Чушь! — Сароян в очередной раз проигнорировал Банщика. — Таких документов нет!
— Есть! — не сдавался Волохов. — Они находились в сейфе у Артема. И он собирался дать им ход. Но не успел… Вот вам и повод для убийства… — Сделал паузу и веско добавил: — В настоящее время эти документы у надежных людей.
Скорее всего, ни Крюгер, ни Сароян не ожидали такого поворота событий. Признание Банщика застало врасплох обоих. Каждый понимал, что, имея на руках такие факты, Волохов становился самостоятельной фигурой на шахматной доске или, что более очевидно, представителем третьей силы, до сих пор не вступавшей в игру.
Первым нарушил молчание Сароян:
— Вам известно, по чьему приглашению Александр Зей приезжал в Давос?
— Естественно…
Крюгер мгновенно оживился:
— Не надо громких имен! — специально перебил Банщика, чтобы создать впечатление, будто тоже владеет этой информацией.
— Из ваших признаний следует, что смерть господина Давыдова выгодна и тем, на кого вы сейчас намекаете? — перешел в наступление Артур Александрович.
— Э, господин Сароян, не накликайте беду на всех, — замахал беспалой рукой Крюгер.
— Думаю, на сегодня мы исчерпали уровень откровенности, — согласился тот.
— Тогда прошу отужинать! — стремительно встав с кресла, предложил Волохов. — У нас сегодня свежайшие устрицы. Только утром из Парижа!
В данной ситуации подобное предложение показалось неуместным. Оба бизнесмена уже развесили флажки, обозначив ими границы своих интересов. Любое новое слово было бы уже лишним. Оставалось молча попрощаться.
Глава 10
Еще при жизни Артема многие осуждали Киру. Одни за то, что вышла за него замуж, другие за то, что развелась. Даже те, кому она искренне и бескорыстно помогала, раздраженно говорили о ее красоте, стильности, элегантности и открытости. Частенько вспоминали о ее бывшем муже, Алексее Сурове, сделавшим головокружительную дипломатическую карьеру. Он был сыном сталинского наркома, удачно пережившего разоблачение культа личности. Закончил, как и полагалось, МГИМО и, женившись на юной красавице Кире, в середине семидесятых отбыл в длительную командировку в Париж. Мало кто знал, чем он там занимался. Но в те годы это никого и не интересовало. Главное, что Суров был выездным. Кира не совалась в его дела, хотя замечала, насколько они далеки от обычной дипломатической службы. В часы тяжелейших запоев он пытался заводить разговоры о своей особой миссии, об избранности и о богатстве, которое их ждет. Но при этом даже в самом пьяном состоянии никакой конкретики себе не позволял. А занимался Суров размещением советских капиталов в частных западных банках. И, естественно, был сотрудником КГБ. Об этом Кира узнала намного позже, когда решила бросить Алексея. Он стоял перед ней на коленях и умолял не делать этого. Рядом на ковре валялись бриллианты, чистота которых была способна, как полагал Суров, убедить любую женщину. Но для Киры это уже казалось слишком банальным. Как и сам Алексей. Хотя по всем параметрам он тянул на очень престижного мужа. Даже многолетнее пьянство не лишило его благородной осанки, интеллигентной мягкости в общении, безукоризненных манер и гладкости породистого лица.
Кира много раз пыталась объяснить своим подругам, почему они расстались. Но, в сущности, все сводилось к одному — он ей надоел. Артем страшно завидовал Сурову. Ревновал. Требовал, чтобы Кира продала свою однокомнатную квартиру на Белорусской, подозревая, что в ней могут происходить тайные свидания бывших супругов. Кира была непреклонна в отстаивании собственного независимого мирка, существовавшего там. Когда-то ее отец, член-корреспондент академии художеств, профессор, подарил ей это скромное жилище в честь окончания института. С тех пор Кира оберегала его от любых посягательств. Это был островок ее женского одиночества. Подруги обожали приходить туда в гости. Мужчинам там места не было.
После наглого вторжения ОМОНа и похищения Петелина Кира впала в жуткую депрессию. Спряталась ото всех за бронированной дверью своего единственного убежища. Слонялась босиком из кухни в комнату, бросала бычки куда попало, пила виски и с трагическим надрывом размышляла о своей жизни.
Гибель Артема всколыхнула в душе Киры сложные противоречивые чувства. Никакой любви к нему она уже не испытывала. Причем охлаждение наступило довольно давно, еще когда внешне их семейные отношения выглядели почти идеальными. Артем возвращался домой поздно. Сразу направлялся в ванную, погружался в горячую воду и начинал долгие разговоры по телефону. Кира приносила ему ужин, ставила на специальный столик и, сидя в плетеном кресле, молча наблюдала, как он ел, хватая пищу мокрыми руками. Более отвратительного зрелища она не видела. Когда-то, в самом начале их отношений, ванна служила совсем для других радостей. Теперь у Артема на это не хватало сил. Иногда он так в воде и засыпал. Сигара, зажатая в толстых губах, продолжала дымиться, и он напоминал капитана тонущего корабля, отказавшегося покинуть мостик.
При этом Артем был заботливым и любящим мужем. Раз в месяц в нем просыпалась страсть, и тогда он приставал к Кире с юношеским пылом. Весьма неуклюже, учитывая свою полноту, пытался овладеть ею в самых неподходящих местах. Чаще всего в машине. Чего Кира терпеть не могла. Для нее секс был сопряжен с романтическими утонченными эмоциями, для возникновения которых требовалась соответствующая обстановка. Должны были звучать тихая обволакивающая музыка, полыхать свечи, легкий ветерок путаться в кружевных занавесях и возбуждающе пахнуть лилии. Только тогда Кира раскрывалась навстречу мужскому желанию и с восторгом теряла голову. Начиналось с Артемом именно так. В интерьерах, охлаждаемых кондиционерами, пряных насыщенных электричеством ночей на берегу Карибского моря. Медовый месяц они проводили на Барбадосе в фешенебельном отеле «Карлтон» и больше всего удручались тем, что рассвет на Карибах наступал слишком стремительно. Золотые лучи внезапно пронзали темноту, и все небо неожиданно заливалось голубым сиянием…