Богатырские хроники. Театрология
Шрифт:
Добрыня нахмурился, сказал: «Без Волхвовьих последышей не обошлось. Не одного Святополка здесь рука. Жалко, не стал ты, Илья, после пожара угли ворошить. Теперь ищи ветра в поле».
Стали мы приглядываться. И — дождались. Явился однажды на княжий двор Сильный один, печерским кудесником себя называл. И стал говорить всем и каждому: было ему откровение — надо-де князю Ярославу со Святополком замириться. И до князя дошел, и заколебался князь. «Брат, — говорит, — Святополк мне. Велика Русская земля, места на всех хватит». Но Добрыня с Алешей, князя
Засомневались Добрыня с Алешей, но что ты сделаешь? Кудим божится, заступы просит. Выговорили у князя прощение ему, но сами его приметили.
Да, раздели печерского кудесника, в платье покопались и нашли рожок махонький, в полу зашитый — как от козленочка серебряного. Не видали мы такого прежде, да по всему видно — Волхвовий слуга, любит Волхв людей своих такими знаками наделять.
Решили мы за Кудима взяться: подозрительна показалась нам меткость его. Не для того ли стрелял, чтоб кудесника мы не разговорили? Ну да до Кудима руки не дошли. На другое утро гонец прискакал.
Утро это застало нас во дворце. Будый прибежал:
— Король Болеслав на Буге стоит! И степняки с ним! Война! Где князь?
— Найдем, — пообещал я.
Никто не знал, куда исчез Ярослав. По своему обыкновению, наскучив опекой ближних, молодой хитрец удрал из дворца еще затемно. Я-то знал: рыбу удит радостно в месте своем любимом, на Днепре, на ямах.
Понеслись к Днепру. И точно — под ракитой сидит князь, с надеждой в воду всматривается. Я даже сплюнул с досады. На голове венец, а голова что торец.
Заслышав нас, обернулся; лицо сияет.
— Какого угря взял! — похвастался и трепыхавшуюся черную страшную полузмею-полурыбу за хвост поднял.
— А угорь сейчас тебя возьмет, — сказал я. — Поднимайся, князь. Болеслав на Буге со степняками.
Князь медленно поднялся; уда выпала из рук правителя земли Русской; подхватило ее течением и понесло по серой рассветной водичке…
Не готово было войско к походу. Даже наши ожидания превосходила беспечность Ярослава. Полетели гонцы, забили тревогу, забегали людишки…
Выступили мы. До Буга добрались первыми богатыри. Обширный стан открывался за рекой. Дымились костры; завидев нас, затрубили тревогу караульные. Показался всадник. Всмотрелись… Святополк.
— Эй, богатыри, — оскалился он, — батогов захотели? Поймаю — запорю! — И со смехом понесся прочь.
— Волчья сыть! — закричал я ему вслед. — Хвост волочишь, недобиток!
Святополк завертел коня на месте, крикнул что-то стану.
— Скорей отсюда, богатыри, — сказал быстро Алеша. — Стрелять начнут.
И в самом деле — еле ушли от стрел.
— На месте Святополка я бы стрелял сразу, — сказал Добрыня.
— На нашем месте я бы на берег не выезжал, — буркнул Алеша, и прав был.
Скоро подоспел Ярослав. Два стана расположились по берегам Буга. Думали: начнется битва, как только польское войско на наш берег переправится. Стали уж наводить мосты поляки, как вдруг показался король Болеслав, жирный, но грозный, пышно разодетый, бесстрашный, как всегда, и стал впереди войска.
Я оглянулся. Ярослав угрюмо смотрел на него: понимал, что сильнее Болеслав, и единственная надежда — на нашу храбрость да еще на то, что поляки будут переправляться через Буг медленно.
Неожиданно расслышал я старческий, но ясный голос Будого, желавшего, видно, подбодрить своего князя.
— Эй, Болеслав, боров! Брюхо от дерьма-то не очистил! Поди-ка ко мне, жирная тварь, я тебя копьем почищу!
Засмеялись наши. Болеслав побагровел, крикнул что-то своим и бросился на коне в реку. Я-то подумал, Что жирный король тут же и потонет, но конь его был, видимо, здоров — по лесу и чурочка, — и Болеслав уже плыл себе по Бугу, и войско его вместе с ним. Наши лучники оплошали, и поляки во главе с Болеславом уже выходили из воды. Тут еще степняки нас стрелами поливали. Почуял я, что дело плохо.
Много наших полегло под стрелами, которые перестали лететь, только когда войско Болеслава с нашим смешалось. Началась схватка.
Радовался я: рано мне, пожалуй, отправляться на покой, потому что расступались людишки передо мной как трава — боялись рядом оказаться, чтоб не полечь, и, куда бы я ни двигался, всюду пустота меня окружала. Но все равно положил я многих.
Вдруг что-то меня обожгло; обернулся я; человечишко уж прятал рыло свое под шлемом, заезжал за спины других, но мне-то показалось — удивился я! — И что увидел глаза Волхва!
Недоумевая, я стал пробираться туда, откуда эти черные зрачки сверкнули; так увлекся, что оторвался от своих далеко, и скоро на меня наседали со всех сторон, и мне было уж не до глаз. Я отступал, но никак не мог настичь своих: наконец понял, что и войско отступает, что мы бежим.
Я прикрывал отход, но вдруг увидел отчаянно вскинутую руку Добрыни. Помчался я к нему.
— Окружаем князя! — крикнул он, и вовремя: окружили мы Ярослава, еле отбили и вывели из боя.
Битва затихала; бежали русские, Святополковыми дружками разбитые.
— Быстрее, князь, быстрее, — торопили мы Ярослава, увлекая в лесок.
— В Новгород, — одним звуком выдохнул он.
— Что, князь, знатного угря поймал сегодня на Буге? — спросил я его.
Князь закричал:
— Молчи! Молчи!
— Я молчать не буду! Я и при отце твоем не молчал!
— Вперед, вперед, — торопили нас Добрыня с Алешей.
Мчались по лесным дорогам, боясь погони. Ни один лист не падал от такой скачки на землю: молоды еще были листы, свежи и зелены. Только старая хвоя, да иногда шишка — пок! — на нас валились.