Богатырские хроники. Тетралогия.
Шрифт:
— Что, Змей Сорочинский, где же твои крылья?
— Они сейчас вырастут.
— И ты пожрешь меня? Ты оборотень? Не надейся, что я этому поверю.
Сжав губы и напрягшись, он смотрел мне в лицо.
— Вот что, Змей, если тебе угодно называть себя Змеем. Ты пытаешься использовать свою Силу против Меня. Я это чувствую. Лучше перестань: как только я почувствую, что твоя Сила берет верх над моей, я перережу тебе горло.
— Как ты узнал, что я человек?
— Ни один Змей не может говорить по-человечески. Уже заранее я шел говорить не со Змеем, а с выродком. И потом я проверил тебя — сначала Силой, а потом обманом. Змеи действительно
— Чего ты хочешь?
— Я хочу узнать, кто надоумил тебя.
— Никто.
— Это ложь.
— Никто.
— Может быть, ты слышал: я не люблю убивать. Но есть случаи, когда я отступаю от правила.
— Я сам. Я сам притворился, что я — говорящий Змей.
— И ты пожирал людей? И пускал пламя?
— У меня есть моя Сила и мои тайны, которых я тебе не открою.
— Я не собираюсь делаться Змеем и домогаюсь только одной тайны: кто надоумил тебя?
— Я сам! Я говорю тебе: люди верили, будто в округе появился Змей, я хотел власти, и я ее получил.
— А что получил Волхв?
Не успел я сказать это, как мощный удар обрушился на меня, и свет стал меркнуть в моих глазах… Я услышал странный крик, который издал мой враг, и едва — каким-то чудом — успел двинуть кинжал… Я все еще плохо соображал, но уже бежал к пещере, в которой — я был уверен — был настоящий Змей, и вот на коленях дрожащими руками я орудовал трутом и поджигал еловые ветви и слышал, как ревет, как поворачивается в своей пещере Змей, услышавший голос хозяина…
Я отскочил в сторону и прижался к склону холма, И в тот самый момент, когда змеиное рыло показалось, подслеповато моргая, на солнце, я изо всех сил обрушил удар меча на него…
Оглушающий яростный рев боли и ненависти был ответом, и через мгновение Змей, разметав костер, был уже снаружи… На мое счастье, он обезумел от удара и не стал рыскать по сторонам, а то бы я не ушел с той поляны; он взмыл в небо, и я убедился, что рассказы о летающих Змеях не были преувеличением. Он метался по воздуху над поляной — вытянутый, размером чуть больше крупного коня, с перепончатыми крыльями, как у летучей мыши. Ревя, он то падал к земле, то взмывал в небо. Как я и догадывался, он плохо видел днем; может быть, к тому же я повредил его глаза. Но страшное чудище было все же намерено понять, кто напал на него и против кого его успел предупредить хозяин. Змей принялся кружить над поляной, полагаясь, видно, не столько на зрение, сколько на нюх. Но у него ничего не получалось; отчего-то он не мог меня найти. И это дало мне время вспомнить о луке. Я целил ему в сердце; стрела со звоном оторвалась от тетивы и впилась в его тело; но она, как видно, не могла пробить его шкуру и войти в него Целиком. Мой выстрел дал Змею преимущество: он понял направление, откуда исходила угроза, и с ревом стремительно бросился на меня. Я выпустил еще одну стрелу, целясь в его зев, но он в последний момент Дернулся, и стрела пролетела мимо. Я едва успел скользнуть в пещеру, а Змей едва успел увернуться от склона Холма и снова взмыл в небо. Оставаясь в пещере, я выпустил еще одну стрелу, которая застряла у него Под лапой. Змей понесся на меня, но в последний Момент заметил пещеру и отчаянно захлопал крыльями, приостанавливаясь. И вот пока он висел в воздухе, прострелил ему глаз.
С клекотом Змей взмыл в небеса; движения его уже были смятенны
Я стоял над ним, глядя на него; теперь я видел, что первый удар меча глубоко рассек голову, повредил правый глаз и полуотрубил ноздри. Голова еще моргала маленькими глазками; туловище подергивалось. И внезапно крыло взмыло в воздух и сшибло меня с ног, унося в беспамятство…
Когда я очнулся, был уже вечер. Странное красноватое зарево стояло над поляной. Поначалу я не понял, что это было, и только потом, приподнявшись на локте, понял: это светилось брюхо Змея.
Вот откуда взялись легенды о пламени, понял я. Не может Змей извергать пламя, но, оказывается, может светиться, как светляк. С трудом я поднялся — к счастью, я был только оглушен — и подошел к нему. Змей походил отчасти на летучую мышь, отчасти на ящерицу и был величиной действительно чуть побольше крупного коня. Тело его покрывала толстая чешуя.
Я зажег ветвь и осмотрел пещеру. Она была глубока и просторна, и в ней было место и для Змея, и для человека. Я не нашел ничего приметного. Кое-какое оружие, травы, грубая утварь. Я обыскал тело хозяина Змея. Как только я расстегнул ворот, я увидел серебряное копытце на шее.
Вот так, думал я устало, снова Волхвовьи слуги. На этот раз — человек и Змей. Что ж, все более-менее понятно. Нужна громадная Сила, чтобы приручить Змея, и Волхв обладает такой Силой, и он поделился ею с этим человеком, и они натаскали Змея на людей. Больше ничего я сказать не мог, завернул голову Змея в ту самую тряпицу, которой приманил к самострелу его хозяина, и направился к своему коню.
Пока я добрался до ближайшей деревни, была уже глубокая ночь. Но я стал барабанить в окна, крича: «Змея больше нет! Выходите!»
Они долго боялись, потом стали выбираться наружу. «Огня!» — закричал я и в свете пламени показал им страшную отрубленную голову…
Не буду описывать их ужас и облегчение, пришедшее позднее восхищенное любопытство, скажу лишь одно: когда я уезжал, я сказал им:
— Никогда не верьте, что чудища говорят по-человечески. Этого Змея направляла человеческая рука, и эта рука уже больше никогда не поднимется. Но этому нелюдю помогали и другие. Скорее всего, они ходят среди вас. Никогда не полагайтесь на то, что кто-то приедет и спасет вас. Учитесь чувствовать зло среди вас — уж это-то вы можете! И в усталости и даже в некотором раздражении я пришпорил коня.
Я привез голову Змея в Киев, где и выставил ее на княжеском дворе на всеобщее обозрение. Князю Владимиру, Илье и Алеше я рассказал все, как было. Великий князь киевский приказал мне молчать. Он снова не хотел, чтобы разговоры о Волхве возобновились. Вот так — не хотел, и все. Грешным делом, я Думаю, что был тут и такой расчет: не давать основания говорить, что есть на Русской земле человек более могущественный, чем великий князь киевский.
А меня Владимир шумно чествовал, и песняры запели про то, как Добрыня победил Змея. Очень скоро после этого я решил выяснить, что это за другое чудище — Соловей-Разбойник, и поехал на Черниговскую дорогу к деревеньке Свапуще, где узнал, что Соловей-Разбойник — это несчастный юноша-горбун Радко; и еще я узнал, что он — сын Волхва, и его Наина твердо пообещала дать мне знать, если Волхв вернется за Радко… Но этот подвиг остался тайной, и все говорили по-прежнему только о Змее.