Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады
Шрифт:
Из центра с гвардией и немцами к остаткам левого фланга бросился Ян Казимир с криком:
– Не губите, панове, короля и отечество, вспомните о славе своих предков!
Залитая невинной кровью старая слава шляхтичам никак не вспоминалась, но наемники и гвардейцы все же сумели слева выстроить новый, скошенный фланг, на который «казаки летели в атаку так, как будто кто им глаза выколол».
Только сумерки разделили союзные и польские войска, без сил упавшие на ночлег в трехстах метрах друг от друга. У короля под Зборовом оставалось всего двенадцать тысяч солдат, а у Фирлея под Збаражем уже только десять тысяч жолнеров и все участники грандиозной двойной битвы понимали, что счет жизни Речи Посполитой пошел на часы.
В
Хан обратил внимания на то, что король, именуя себя «Мы», называет брата-монарха «ты». Впрочем, Яну Казимиру пренебрежение высоким этикетом просто так с рук не сошло. Спокойно-расчетливый Ислам Гирей оценил свою новую дружбу с королем в двести тысяч червонных золотых за свободу польского войска под Зборовом, еще двести тысяч за свободу войска Фирлея под Збаражем, еще триста тысяч за невыплаченные в последние три года польские дани Крыму, и еще по сто тысяч червонных золотых в возобновление ежегодных гоноровых выплат Речи Посполитой ханству. Ян Казимир легко разрешил татарам разорять Украину и уводить ее жителей в плен.
Понимавший, что произошло в ночь на 6 августа в ханском шатре, Хмельницкий попытался закончить битву один. Отчаянной атакой казаки ворвались в Зборов и в нескольких местах по периметру польского фронта появились малиновые знамена. Поляки, знавшие, что почти спасены, отбивались насмерть, а в шатер к Хмельницкому уже рвались два ханских гвардейца-сеймена с коротким письмом Ислам Гирея: «Не добивай короля, не разоряй его до конца. Не послушаешь – ударю тебе в тыл!»
На быстром совете у гетмана побратимы решили, что казакам не выстоять против двух сильных врагов. Зборовское сражение остановилось.
В ночь на 7 августа Ислам Гирей предупредил Богдана Хмельницкого, что хан и король, рядом с которыми нет места простому казаку, подписывают перемирие и по-турецки лицемерно пообещал учесть казацкие интересы. Гетман не удержался и сквозь зубы посоветовал Яну Казимиру «держать корону на голове крепче, чем его отец и брат, в Польше, где каждый пан называет себя королем», а в утреннем универсале Запорожскому Войску объявил, что будет держаться того монарха, который будет опекать Украину. Все витязи отчетливо понимали – случилось то, что случилось. Не все государственные соседи хотели создания независимого казацкого государства на богатейших украинских землях. Понимали побратимы, что сделали все что могли, но от этого, утром 7 августа им не было легче.
Белый от сдерживаемой ярости Хмельницкий встретился с довольным Гиреем, который тут же упреждающе заявил:
– Ты, казак, не знаешь своего места, хочешь до конца разорить своего господина и все его панство. Нужно и милость показать. А если ты, Хмельницкий, с королем договариваться не будешь, я и король накажем тебя вдвоем.
Хан заявил, что теперь границы казацкой области будет не у Случи, а у Брацлава и Винницы, но он сумел добиться от короля, что гетманский войсковой реестр будет в целых сорок тысяч воинов, а если Богдану что не нравится – хан и король дружно к его услугам.
Через несколько часов Зборовский договор был подписан Ислан Гиреем и Яном Казимиром в отсутствие Богдана Хмельницкого. Через три дня, 10 августа, после обмена знатными заложниками Хмельницкий, сопровождаемый четырнадцатью характерниками, в польском лагере подписал трактат и присягнул улыбающемуся королю Речи Посполитой.
На следующий день король отправился в Варшаву, а его остатки хоругвей приходили в себя в Зборове и Збараже. Хан с ордой пошел домой в Крым, грабя и захватывая по дороге все, что шевелилось. Все понимали, что Зборовский трактат – это только тревожное временное перемирие перед новыми войнами. Компания 1649 года была закончена.
Под развернутыми знаменами шло домой по родной земле победившее несмотря ни на что, казацкое войско. Хмельницкий с тяжелым сердцем смотрел на своих каменных от боли, грозно молчавших героев. Богдан подозвал своего сотника личной охраны и что-то недолго говорил ему в ухо. Максим разулыбался, чуть-чуть отстал к походному канцелярскому возу и через четверть часа по грустно идущим боевым полкам загремел приказ Богдана Великого:
– У нас, братья, не хватило сил сломить двойного врага. Но и у Польской Короны не хватило сил придушить Украину. Не нам, казакам, думать о легком счастье, оно не для нас, тех, кого вынянчили метели и громы. Казаку не нужно бежать от опасностей, а только лететь им навстречу, но с разбором. Тогда и панское сатанинское порождение хвост подожмет. Вперед, ураганное и завзятое золотое войско! Впереди много сабельной работы! Ляхи всегда глотают больше, чем могут ковтнуть, вот-вот опять шкуры полопаются!
Над десятками тысяч конных и пеших воинов вдруг содрогнулся воздух от громыхнувшего, как весенний гром хохота, слышимого на много километров вокруг и заледенела от него кровь хорошо расслышавшей его шляхты, отчетливо понявшей, что ей все равно не обойдется.
Под барабаны и литавры шли витязи по украинской земле, гордые и спокойные. Говорили полковники в непобедимых шеренгах, что хотя ляхи и избежали ужасной военной катастрофы, но зато подписали совсем не выгодный Варшаве договор с Бахчисараем, втягивающий их в войну с ничего не забывающей сильной Москвой, потеряли колоссальные деньги на татарских контрибуциях, впервые в истории Речи Посполитой официально, на бумаге, перед всей Европой, признали существование казацкой области в Брацлавском, Киевском и Черниговском воеводствах, в которых на 200 000 квадратных километрах находилось два миллиона украинцев, защищаемых сорокатысячным казацким реестровым войском. Восточная Украина, в которую хоть и техническим, но все же официальным Зборовским трактатом был запрещен вход польской армии, перешла под власть украинского гетмана и Генеральной войсковой рады.
На походном совете побратимов и сам немного успокоившийся Хмельницкий объявил, что «Мы, несмотря на полную невозможность этого, саблями добыли себе независимое политическое существование и добились максимума того, что можно было сделать в этих ужасных условиях, оставив себе все шансы в дальнейшей борьбе за независимость Украины».
На лицах полковников появились исчезнувшие, кажется навсегда улыбки и Богдан, глядя на родные лица товарищей по оружию, среди которых уже навсегда не было Ганджи, Кривоноса и Кричевского, спокойно добавил, что не надо забывать о том, что невменяемый польский сейм все равно не утвердит и вообще отменит Зборовский договор, но это для добрых казацких героев совсем не новость, как и не новость то, что надо, наконец, решить нерешаемую проблему Крымского ханства. На слова одного из полковников, что “мы можем противопоставить этой чудовищной ляшской силе только кровавую обиду и беззаветную храбрость”, гетман Войска запорожского задумчиво ответил:
– «Tempora muantur» – «Времена меняются».
Военная компания 1649 года была закончена. Украинская революция продолжалась.
Зборовский договор для Варшавы, само собой, не значил ничего. Уже в сентябре по всей Речи Посполитой стали расходиться подметные листы и пасквили, в которых «тайный шепот предупреждал всех, что мир, который служил к унижению шляхетского сословия и достоинства? не мог быть продолжителен: это значит присыпать пеплом огонь, который со времени вспыхнет снова».