Богдан Хмельницкий
Шрифт:
соединение с бусурманом и крымским царем, и татары, будучи в братстве с войском
запорожским, убивают православных христиан, берут их в плен, разоряют их дома. Вот
крымский хан приходил тебе на помощь, да изменил и чуть было тебя самого не отдал
ляхам, ради своей корысти. Я живу в бусурманской земле и знаю бусурманские обычаи;
бусурманы в чем ни присягнут православным христианам — во всем солгут и в грех
себе этого не ставят, затем, что у
гяуром в братстве и большой любви, не сделав гяуру никакого зла, тот от Мугамеда
будет в вечной муке. Как же им своего закона не исполнять? Перестань, гетман,
держать братство с крымским ханом, а то он тебе наделает много дурного».
«Сам я,—сказал Хмельницкий, — знаю, что православным христианам не годится
быть в совете и соединении с бусурманами, да за грехи, видно, наши такое теперь
время пришло, что нал поневоле приходится держать братство с бусурманами; мы с
ними в братстве для того, чтоб освободить от польских и еретических рук святые
церкви и православную веру, а они, приходя к нам на помощь, получают большую
корысть. Крымский хан намъ
Н Ibid., 277.
2)
Ibid., 335.
446
изменил: меня отвел от польского обоза и с неделю держал у себя, не допуская до
войска, а войско подумало, что крымский хан сложился с королем, пошел разорять
наши украинские города н брать в плен козачьнх ясен и детей; и оттого-то войско
запорожское в страхе кинуло обоз и побежало, чтоб не давать на разорение свои дома и
семьи. Какой же после этого мне друг крымский хан? Но прежде времени мне нельзя с
ним умыслить раздор; приходится терпеть от него всякия обиды, а то иначе он
сложится с польским королем и начнет воевать Козаков вместе с поляками. А вот пусть
великий государь примет меня с войском запороясским и всю Малую Русь и всяких
чинов людей под свою высокую руку — тогда я именем царского величества сам стану
страшен крымскому хану, не стану терпеть от него обид и не буду иметь с ним союза и
сношений без царского повеления. Тогда ему нельзя будет сложиться с польским
королем. Великого государя подданные, донские казаки, будут страшны крымскому
хану, да и я с войском запорожским буду чинить над ним промысел. Куда ему тогда
друяшться с польским королем? Пусть только великий государь велит меня призвать
под свою государскую руку, я, служа ему, государю, и крымского хана сделаю его
подданнымъ».
Так говорил Хмельницкий в присутствии московского прдъячего; так он и думал,
хотя медленность и неповоротливость московской политики подчас выводила его из
терпения и он выражался о Москве не в таком почтительном тоне. «Я к ним с щирым
сердцем, а они лицу моему насмехаются, — сказал однажды Богдан в присутствии
одного грека, передавшего его слова в Москву, — порази меня Бог, если не пойду на
Москву и не разорю ее пуще Литвы!» Писарь Выговский подделывался к московскому
подъячему и показывал перед ним вид, будто работает в пользу Москвы тайно от
гетмана и более ей предан, чем Хмельницкий. Я,—говорил он,—присягну служить
государю без хитрости,' и если будут у гетмана какие-нибудь ссылки с польским
королем или крымским ханом, буду доносить государю и писать тайным делом в
Путивль к боярину и воеводе князю Семену Васильевичу Прозоровскому, только чтоб
никто об этом не уведал, а то если дознается гетман, прикажет меня карать». Впрочем,
быть может, это говорено было с предварительного соизволения гетмана, потому что
потом писарь говорил подъячему то же, что сказал бы гетман. «Если,—объяснял
Выговский,—государь изволит принять нас под свою руку, то его государству учинится
большое прибавление без войны и кровопролития; великий государ овладеет многими
землями и городами; от мещан и людей всяких чинов, от их торговли и промыслов,
казне его пойдет большая прибыль, тогда польский король не только не посмеет
поднять войны против великого государя, а пришлет послов просить, чтоб великий
государь на него не наступал и во всем будет ему уступать. Истинно скажу — если
государь, приняв нас к себе, пошлет своих ратных людей на Польшу, то вся Польская
Корона и Великое Княжество Литовское без войны учинятся у государя в подданстве и
будут под его государевою рукою, и теперь от одних нас, Козаков, ляхи живут в страхе
и ожидают себе разорения. Если же государь нас скоро не изволит принять под свою
высокую руку, так мы, видя, что государь нас не жалует, станем подданными польского
короля, и король и паны
447
прельстят нас, и приведут к тому, что мы пойдем с поляками на Московское
Государство разорять православных христиан. Их злые замыслы оттого не состоялись,
что войско запорожское не хотело идти войною на Московское Государство; и
крымский хан за это самое на гетмана гневался. Польский король много сделал неправд
великому государю, и за эти неправды можно бы великому государю принять Малую