Богдан Хмельницкий
Шрифт:
большими пыхами, неведомо по какой мере. Помнишь, как я приходил к тебе с
ратными людьми на помощь и оборону от неприятелей ваших поляков и крымцев? Ты
был тогда добре низок и к нам держал большую любовь. Платье держать надобно
разноличное, а слово неотменное. Свейского короля Карла-Густава пред великим
государем многие неправды и нарушение вечного докончания тебе самому ведомы: не
то что великому государю, помазаннику Божию, невозможно было терпеть,
человек, не утерпел бы, еслиб тебе кто-нибудь такую досаду учинил. Служба твоя у
великого государя никогда забвенна не будет. И теперь великий государь держит тебя в
своей милости и чести и вперед будь надежен на царскую милость, только
непристойные и высокие меры отложи. У его царского величества и в мысли того не
было, чтоб вас от своей руки отлучать и отдавать в подданство польскому королю. А
что будто царь хотел из Вильны послать на вас двадцать тысяч рати, так это говорили
тебе на ссору: не верь этому».
«Я верный слуга царского величества и никогда не буду отлучен от его высокой
руки; памятна мне оборона, какую мы видели на Дрыжиполе, и мы за то готовы не
щадить голов своих против неприятелей царских, только теперь дайте покой; обо всем
подумавши, в иное время ответ вам учиним, а я в тяжкой болезни страдаю еще больше
от этой трудности, належащей на меня: говорить не могу». Он велел накрыть стол.
«Поясалуйте, — сказал он московским послам, — по-приятельски есть у меня в доме,
чем Бог послалъ».
Тогда вошли жена его и дочь, потчивали гостей и сели за стол; кроме прежних лиц,
обедали на этот раз Юрий и зять Хмельницкого, Данило Выговский.
В этом объяснении москвичей с украинским гетманом выказалось наглядно
различие юга и севера Руси. Разделенные в продолжение многих веков половины
русского мира не могли, при одинаковых целях и стремлениях, скоро сойтись и понять
друг друга. А главное, Москва не могла понять, что можно быть истинно русским и
вместе свободным человеком, верным подданным государя и говорить прямо правду.
На другой день Выговский приехал к послам и сказал:
«Пан гетман велел вам сказати добры день и спросить о вашем здоровье: а если
вчерашнего дня вам выгоды не было, не майте того за
40*
628
зле; гетман очень болен, только порадовался тому, что вы у него в дому хлеб ели;
пробачъте ему, что он в тяжкой своей болезни запальчиво с вами говорил; он вскорби
своей теперь на всех сердится, такой у него нрав, и нас всех бранит: за что-нибудь
малое так рассердится, что и подойти к нему нельзя».
Посланники опять стали выпытывать писаря и, лаская его, говорили:
«Писарь Иван Выговский! помни к себе милость и жалованье государя нашего,
служи, работай ему истинным сердцем и правою душою без всякой хитрости и обмана,
а служба твоя не будет забвенна у царского величества».
Писарь воспользовался этим и, наговоривши красноречивых уверений в своей
верности, сказал: «Я гетмана и полковников укрепляю и от шатости отвожу, а на знак
своей истинной службы и верного подданства, я теперь женился на дочери Богдана
Статкевича, благочестивой христианской веры: есть у него маетности в Орше, так
пусть бы государь пожаловал-велел эти маетности отдать жене моей и мне, а я ему
верный слуга до кончины живота, как начал служить и работать, так и навек буду. Есть
государева милость и жалованье к иной шляхте, что государю и не служивала».
«Наш милосердый государь,—отвечали послы,—всех жалует по своему
рассмотрению и по их заслуге».
Они опять стали требовать, чтобы гетман их выслушал, есть у них другие дела.
Еще не получили они ответа от гетмана, как вдруг узнают, что приехал к гетману
шведский посол и затем посол от Ракочи.. Хотелось знать им, зачем приехали они и о
чем толковали, выпытывали гетманских челядников, подкупали двумя парами соболей
подписков гетманской канцелярии, но ничего положительного не узнали; стали
допрашивать писаря, но Выговский уверял их, что ни о чем больше не толковали,
кроме только о любви и приязни с войском запорожским. 13-го июня московских
послов пригласили опять к гетману.
Гетман говорил им по-малороссийскн, и в таком виде, с ошибками в языке передали
речь его московские посланники.
Сперва он просил, чтоб царь не верил тем, которые оговаривают его и Козаков.
«А что мы прибрали себе в товарищи шведа и Ракочи, — сказал потом
Хмельницкий, — так это мы сделали ради страха, оттого что ляхи задавали нам
великия фантазии: уверяли нас под клятвою, что его царское величество нас
возвращает ляхам! Да еще и того ради мы так поступали, чтоб ляхи не соединились со
шведами и Ракочи на наше разорение. Мы никогда не желали и не желаем, чтоб они
обладали Польскою Короною. Пусть его царское величество изволит помириться со
шведом. Мы чаем, что швед будет согласен на мирный договор. А если не так, то в то
время мы иной способ учиним со шведом. Теперь же следует привести к концу начатое