Богдан Хмельницкий
Шрифт:
политическому положению иметь много врагов. Совершенно неправдоподобно, чтоб
Хмельницкий согласился отдать дочь за какого-то польского шляхтича, да притом, нам
известно, что в последние годы его жизни две его дочери,—а больше у него дочерей не
было,—были уже в замужестве, одна—Катерина за Данилом Выговским, другая—
Елена за Иваном Нечаем. Гораздо вероятнее, что медленно убивающий яд,
низводивший Богдана в могилу, принесен был ему не из
московская политика, ломавшая все его широкие планы уничтожения Речи-
Носполитой, единения и возрастания Руси, ломавшая их в такое время, когда они
скорее, чем когда-нибудь, могли осуществиться. Хмельницкий прозревал в даль
времен, как показывают его многие речи. Он видел, что Москва более, чем все другие
соседи, испортит начатое им дело и оставит русский народ надолго под игом
католичества и панства. Кроме того* грубое обращение московских людей с
малоруссами, на которое отовсюду приносились ему жалобы, недоверие к нему
начальных московских людей, недопущение украинских коммиссаров к совещаниям
между Польшею и Москвою о судьбе русского народа, неудовольствия против Москвы.
митрополита и значительного православного духовенства,—все показывало ему, что
соединение Южной Руси с Московским Государством не может совершиться без
раздоров и потрясений. Все это расстроивало гетмана. Ему было за шестьдесят лет;
много в жизни* у него было ударов, но виленский договор со всеми соединенными с
ним обстоятельствами был самый гибельный удар для Хмельницкого.
Чувствуя, что ему не долго жить, больной старик увлекся любовью к своему сыну;
ему хотелось, чтоб козаки выбрали его гетманом после него. Он собрал раду из
полковников, сотников и выборных Козаков. Это было в мае. Украинский летописец
показывает днем её отправления 6-е августа; но это несправедливо: из дел московского
малороссийского приказа, писанных в апреле, видно, что Хмельницкий думал об этой
раде, а из писанных в июне видно, что она тогда уже совершилась. Рада эта сделалась в
народе памятным событием и перешла в народную думу.
При стечении Козаков Хмельницкий говорил:
«Братья! еслиб я должен был говорить к незнающим наших плачевных
обстоятельств, хо у меня недостало бы ни времени, ни слов и здоровья. Но вам я
считаю излишним рассказывать то, что вы сами знаете: известно вам, братья, столько
же, сколько и мне, какие страшные угнетения, гонения, разорения, поругания,
елседневные мучения терпел под игом поляков злосчастный народ русский, и как
страдала мать наша, православная восточная церковь; лишенная своего богослужения,
угнетаемая латинством, стонала она в молчании! Наконец, посетил нас Бог свыше
милостию благодати своей и подал нам руку помощи, как древле Израилю в Египте; и
возвращено прежнее благочиние церкви нашей, и освободился от тяжкого и
постыдного рабства народ русский. Известно вам и то, с какими трудами, потеряли,
бедствиями и кровопролитиями совершилось это избавление православной церкви и
отечества от ига ляхского. Воле Божией то было угодно, чтоб это совершилось
мужеством вашнм, совоинственники милые, козаки-рыцари, и под моим
предводительством. Десять лет я посвящал себя отечеству, не щадя ни здоровья, ни
622
жизни; но теперь, по воле Создателя моего, старость и болезни одолели меня;
изнемогают члены тела моего, схожу в могилу, братья, и оставляю вас на произвол
судьбы! Благодарю вас, господа честные и братия возлюбленные, за ту честь, которую
вы оказали мне избранием в гетманы. Благодарю за доверенность ко мне, благодарю за
непоколебимую верность и искреннее послушание. Благодарю вас за храбрость,
оказанную вами в тридцати четырех сражениях с поляками, венграми, волохами,
татарами, а более всего благодарю вас за то согласие и единодушие, с которым вы
подвизались в трудах и переносили бедствия. Вот булава, бунчук, знамена, все
клейноты, означающие власть мою. Изберите себе гетманом кого угодно. Женя же,
милые братья, простите по-христиански, если я, по немощи человеческой, кого-нибудь
огорчил или против кого-нибудь изъ'вас погрешилъ».
Гетман поклонился собранию и залился слезами. Козаки не отвечали ничего и
только плакали. Хмельницкий, отдохнув, снова говорил к товарищам;
«Бог знает, братья, чье это несчастие, что не дал мне Господь окончить этой войны
так, как бы хотелось: во-первых, утвердить навеки независимость и вольность вашу;
во-вторых, освободить также Волынь, Покутье, Подоль и Полесье, и так избавить
оружием нашим от ига польского народ русский благочестивый, принуждаемый к унии,
— словом, все земли, которыми владели великие русские князья наследственно,
преклонить под высокую руку всероссийского монарха. Богу иначе было угодно. Не
успел я окончить своего дела, умираю с величайшим прискорбием; но не знаю, чтб
будет после меня. Прошу вас, братья, пока я жив, изберите себе, при моих глазах,