Богдан Хмельницкий
Шрифт:
Попенка2).
Отправляя их, Хмельницкий собрал раду из старшин и полковников и говорил:
«нечего нам ожидать добра от Москвы. Наши посланцы, отправленные в Вильну
находиться при великих послах царского величества, воротившись домой, объявили,
что их не допустили к совещаниям. Они узнали, что Польша и Литва поддались быть
под государевою рукою, а владеть посмерть свою нынешнему польскому королю, как
прежде владел, и всем правам и вольностям
отдать попрежнему ляхам! Чего же нам после того ждать! Когда мы прежде были
трудны ляхам, от них какое поруганье и гоненье было, а теперь они уже в конец нас
выгубят. А потому нам остается отступить от московского государя и помогать
венгерскому князю Ракочию доступить польского королевства и с шведом быть
заодно». Все слушали эти речи без возражения, хотя некоторые, сомневаясь в успехе, и
не были единомышлевны с гетманом. Находились и такие, которым приходила в голову
мысль известить об этом замысле московское правительство, но не смели отважиться
на это3).
Напрасно великий коронный маршал Любомирский убеждал Ракочи не начинать
неприязненных действий и доказывал, что нет никакого повода к разрыву между ним и
Польшею. Леопольд, король венгерский и богемский, принявши власть по смерти
Фердинанда III, чрез архиепископа Питры, Юрия Шелепчева, делал ему убеждения.
Ракочи ссылался на то, что поляки предлагали ему корону и твердил, что считает
обязанностью защищать свою честь4). В декабре Ракочи издал к полякам манифест в
таких выражениях: «Коронные чины, видя, что Речь-Посполитая клонится к падению и
не ожидая ни основательных мер, ни помощи от её настоящего правительства, как
прежде, так и в недавнее время чрез посредство своих великих послов, предлагали нам
с известными условиями польскую корону. По давней и, молено сказать,
наследственной любви нашей к благородному польскому народу и похристианскому
благочестию и состраданию, мы, при Божией ‘помощи, предприняли намерение
успокоить нашею особою и нашими войсками смуты в славном Польском Королевстве;
поэтому считаем нужным предупредить и предостеречь всех вообще, чтобы всякий,
если ему дороги жена его, дети, пожитки и иму-
Ч Histor. belli cosac. polon., 358—389.
2)
Annal. polon. Clim., II, 197—217,—Истор. о през. бр.
3)
Арх. Иностр. Дел. Стат. Список Ив. Желябужского. Седмигр. Дела. 1657. № 2.
4)
Histor. ab. exc. Wlad. ИУ, 327—328.—Gradelebni, 539.
617
щества, по пропитании настоящего универсала, как только мы приблизимся с
нашим войском к польским пределам, заблаговременно приставал к нам и таким, либо
другим образом засвидетельствовал нам свое благорасположение. Если же кто не
захочет так поступить и пренебрежет нашим благожелательством, тот пусть припишет
себе самому, а не нам, всякую неприятность, какую он может испытать в военное и
беспокойное время. Всех же тех, которые пожелают искать нашего покровительства,
мы обещаем принимать милостиво, охранять от настоящих бед и военных разорений и,
сколько нам возможно, возвратить их нарушенные вольности. В особенности же
обещаем искренно сохранить в целости свободу совести и стараться о том, чтобы, при
Божией помощи, в Польском славном Королевстве расцвел вожделенный мир и мы
могли бы даровать ему снова общественную п частную безопасность» 1).
В январе 1657 года Ракочп двинулся в Польшу, оставив для управления своим
княжеством свою мать и сына 2).
Кроме двенадцати тысяч Козаков, у него в войске было своих около двадцати, а по
другим до сорока тысяч 3). Это был пестрый сброд всех наций и состояний: здесь,
кроме венгров, подданных Ракочи, были венгерские гайдуки, волох-и, поляки и
украинцы—поднестровские левенцы. привыкшие жить войною 4). Венгерский
источник считает бывших у него 4.500 немцев, 7.000 саксов седмиградского княжества
пехоты и 35.000 конницы, в рядах которой находились валахи и молдаваны5). Два
беглые поляка, диссиденты, взялись преклонять на сторону победителя подданных Яна
Казимира: первый был известный нам Грондский °), другой, также знакомый нам,
Немирич, который был в козацком войске, перешел к шведам и теперь действовал с
Ракочи для разорения своего шляхетского отечества7).
На дороге встретил их гонец от московского государя Алексея Михайловича.
Он уговаривал седмиградского князя оставить свое предприятие, если ценит
дружбу государя.
«В противном случае,—прибавлял гонец,—великий государь, его царское
величество, будет оружием защищать Польшу, как бы и собственное отечество, потому
что он избран быть королем польскимъ».
«Не знаю,—отвечал Ракочи,—когда царь московский получил приглашение быть
польским королем, но мне и прежде, и в недавнее время поляки предлагали корону.
Если его царское величество признает Польшу своею, то об этом мы сделаем
постановление после. Я не отрицаю, что дорожу дружбою его царского величества,