Богдан Хмельницкий
Шрифт:
мы должны были допустить ляхов в Украину на погибель нашу. Вспомни, что
сделалось под Жванцем: еслиб козаки были одни, то, конечно, принудили бы
изнемогающих от осады поляков признать русское наше отечество свободным, и тогда
же был бы конец войне, и целы бы остались города, села, люди; но вы, догадавшись,
что если мы помиримся, то уже вам нельзя будет свободно ходить в Польшу в полонить
христиан, как скотов бессловесных, помешали нашему союзу ради
пользы, послали тайно к ляхам, извещая их, что вы и прежде всегда хотели находиться
с ними в согласии, но только боялись раздражить Козаков, и предлагали отдать нас на
поругание и погибель. И ляхи, обезумленные злобою, будучи в состоянии без вашей
бусурманской приязни присягнуть козакам в сохранении мира и таким образом
избавить себя и королевство от упадка, что было в нашей, а не в татарской воле, ляхи,
не понимая тайно устроенной вами для них западни, обрадовались нашему миру, дали
вам сто тысяч злотых червонцев и позволили разорять города и села
606
и брать людей в неволю! Вы всегда мешали нам примириться, как бы следовало
христианам с христианами, для того, чтоб самим терзать Польшу и Украину».
«Пред покойным предшествеиником нашим, — сказал хан, — не смел бы ты,
Хмельницкий, так разглагольствовать, а теперь кротость наша возбуждает тебя к
дерзости».
«К чему многословие? — отвечал Хмельницкий: — дело и без слов видно.
Предшественник твой, умерший хан, так почитал меня, еще незначительного человека,
что по словесному прошению моему дал мне четыре тысячи человек; а ты не
стыдишься с гневом говорить мне — во всем тебе равному вождю народа».
«Я имею право,—отвечал хан,—гневаться на тебя, потому что ты на нас всегда
клевещешь, будто мы воюем не с войском, а с женами и детьми во время жатвы; будто
мы умышленно погубляем Русь вашу: этого умысла не было у нас; но по вашему
прошению мы решились защищать вас от насилия, как свободный народ, хотя и врагов
нашихъ».
«Покойный хан,— сказал Хмельницкий,—подущал меня идти с ляхами на
единоверных москвитян, и мурза его грозил меня самого погубить; но еще явственнее
видна вражда ваша к украино-русскому народу, когда во время мира вы сожигали наши
жилища, убивали и брали в плен жителей. Конечно, вы о том стараетесь, чтоб
обессилить народы русские, разорить и даже погубить их, чтоб таким образом
возвысить татарское свое племя. Вот и теперь, взяв с поляков деньги, ты враждуешь
против нас и против монарха русскаго».
«Знаешь ли ты, Хмельницкий,—сказал Махмет-Гирей,—как много татар в
Московском царстве? Все они готовы помогать нам; а ты обезумел, не подумал, с кем
разбратался и к кому пристал? пли у тебя войска больше, чем некогда у всех князей
русских, поляков, угров, немцев, когда хан Вату истребил их и сколько веков владели
татары Киевом и всеми русскими землями?»
«Тебя, напротив, омрачила гордыня, — сказал Хмельницкий, — до того, что
думаешь устрашить меня, как малоумиого отрока. Я очень хорошо знаю, что царства:
сибирское, казанское, астраханское, касимовское, рязанское и другие не могут тебе
подать помощи, потому что они уже под властью московского самодержавия, а прочие
татары не пойдут далеко для прихотей ваших. Что хвалитесь Батыем? Ведь война,
словно меч обоюдоострый, обращается на обе стороны; Батый приобрел, Мамай
погубил; за приобретениями всегда следуют потери».
«Хорошо, — сказал хан, — довольно толковать, ступай, скоро узнаешь, что значат
татарские силы».
Хмельницкий ушел и отступил в Украину :).
Когда Хмельницкий стоял под Львовом, отряд соединенного русского войска
подступил к Люблину 15-го октября. Современник простирает его до десяти тысяч.
Другой отряд, по одним известиямъ—до шести, а по другимъ—более десяти тысяч,
двинулся до Вислы, чтоб преградить бегство изъ
1) Истор. о през. бр.
607
Люблина полякам. Город был беззащитен и потому едва козаки ударили на
краковское предместье и жидовский город, как магистрат выставил белое знамя.
Явились к русским послы; один из этих послов был иезуит, и козаки не утерпели, чтоб
не ограбить его до ниточки. Царский воевода потребовал отдачи всего имущества
жидов, католических духовных и шляхты, все орудия, выдачи всех жидов, окуп с
города и присяги на верность царю Алексею Михайловичу. Русские почитали Люблин
старым своим городом и, следовательно, наследием царей московских. Город
согласился безропотно Члены магистрата, от имени всего Люблина, присягнули
служить верою и правдою царю, его супруге и его благородным детям, заплатили
десять тысяч злотых чистыми деньгами, а на пятнадцать тысяч дали шелковых тканей
и металлических изделий, выдали несколько пушек и погнали жидов на убой козакам.
Русские даровали им жизнь, однако ограбили и зажгли так называемый жидовский
город, часть Люблина, исключительно населенную евреями. Пожар продолжался шесть
дней; сами козаки разламывали близкие дома, чтоб не дать огню распространиться за