Богемная трилогия
Шрифт:
— Мария Евгеньевна…
— Нас связывало прошлое, — медленно начала говорить она. — Мой дом был для тебя открыт в Петрограде, ты помнишь?
— Мария Евгеньевна…
— Ты помнишь?
— Я все помню, Мария Евгеньевна! — закричал Игорь в отчаянии. — Да будь она проклята, эта жизнь! Но поймите, я не был дома пять лет, у меня нет, кроме этих двух людей, никого, мне негде даже поговорить с ними, деться некуда, я все понимаю, но посоветуйте, что мне делать?
— Я вас проклинаю, — сказала Мария Евгеньевна. — Проклинаю.
Что было потом? Потом Ленечка проклинал их отдельно и вместе, до похорон и после, он был невменяем, он уехал в Петербург, оставив их потрясенными собственной виной.
— Видишь, как меня не любит жизнь? — спросил Игорь. — Первый раз я захотел помешать естественному ходу событий — и сразу смерть, и сразу прокляты. Что мешало маме жить с нами вместе, разве нам когда-нибудь было удобно?
— Ты делал это ради нас.
— Маме твоей можно позавидовать, она умерла любя — то, о чем на старости лет только мечтают. Правда, он полный кретин, но тут ничего не поделаешь, любовь зла.
— Игорь, можно я пойду работать? — сказала Наташа. — Я здоровая молодая женщина, мне неловко не работать.
— Я не пущу тебя работать, — сказал Игорь. — Ты еще совсем маленькая. Дети не работают. Если ты начнешь работать, то состаришься, и я тебя разлюблю.
Он продолжал ездить в Дмитров, они к нему, а однажды Таня застала в конторе неизвестного пацана, который сказал, что дядю Игоря забрали.
И повымерло в доме. Через несколько месяцев пришел какой-то тип, очень напомнивший Наташе тех двух на кухне, полувоенных, сказал, что от Игоря, что все в порядке, он может, если ему доверяют, передать Игорю теплые вещи на зиму, для убедительности назвал слово, которое знали только двое — Наташа и Игорь. Их слово. И странно было слышать его из уст абсолютно чужого человека.
Но, обнадеженные, они отдали все вещи, какие там были у них вещи? На вопросы человек отвечать отказался. Загадочный человек, возникший из пустоты, все время сконфуженно дергал носом и торопил, торопил. Не чекист, не заключенный, какой-то коллега Игоря по лагерной бригаде, какой-то урка-эксцентрик а вообще-то тоска, тоска!
До войны об Игоре не было никаких известий, нет, конечно, попадались люди, встречавшие его то на Соловках, то на Колыме, то в Магадане, где только не встречавшие. Тогда много было счастливо повстречавших похожих на него людей. И каждому рассказу Наташа верила. В его случае печального исхода быть не могло, так как не родился еще ни один мерзавец, посмевший бы выстрелить ее мужу в затылок. Конечно, где-то на мерзлой земле он пишет сейчас чей-то портрет или учит бродяг читать стихи, а может быть, нашлась женщина, чтобы выстирать рубаху? Он безвреден, они не тронут его.
Таня вышла замуж должна была родить, началась война, муж ее, военный инженер, умолил в письме с фронта Наташу уехать с дочкой в эвакуацию, не оставлять одну. Это меняло Наташины планы, она собиралась дожидаться Игоря в Москве. Но поехала. Эмилия написала, что ждет их во Фрунзе, где вообще-то погано, но хотя бы от фронта далеко. Те, кто ехал с ними, никак не могли понять, почему беременная молодая женщина всю дорогу, забыв о себе, возится с другой, закутанной в старую шерстяную кофту, как бы ко всему безразличной, не отводящей взгляда от дороги за окном. Кто они друг другу, чем та, вторая, больна? В том, что больна, сомнения не было. Во Фрунзе их встретила Эмилия, разъяренная, с красными от мороза руками.
— Все сама! — кричала она. — Все силы отдаю своим мужикам, а все мало. Отказался встречать вас, подлец. Володя никогда бы такого не позволил, правда? Ну, Володя — это настоящий интеллигент. От Игоря ничего? Ну ладно, ладно, я вас как-нибудь довезу до места, а потом вернусь, изобью этого типа и брошу, честное слово, брошу!
Они устроились в немецком колхозе «Пик», снимали комнату, Таня по аттестату получала за мужа деньги, но после родов хозяйка потребовала, чтобы комнату освободили. Переселились в землянку.
Ребенку там жить было нельзя, в ясли девочку не брали, пришлось Тане подбросить ребенка, а потом устроиться работать в эти ясли, чтобы быть к девочке ближе. Чуть позже, кроме ясель, Таня начала в школе преподавать физику, дали паек. И все это время ее мучило только одно — мама. Не судьба мужа, не ребенок которому она могла помочь, а Наташа. Молодой доктор, которого Таня привела к матери, увидев Наташу, сказал:
— Вашей маме надо немедленно уехать отсюда, у меня есть друзья, деньги, я ее увезу, вы же понимаете, она умирает.
«Куда это он меня хочет увезти? — подумала Наташа. — А понятно, он влюблен в меня, этот доктор».
— Никуда я не уеду, — тихо сказала она. — Таня, иди на почту.
— Зачем? Я была вчера.
— Иди. Там письмо от папы.
Письмо было, но не от папы. Узнавший об их жизни от Эмилии Миша Калашников в который раз умолял ее немедленно приехать к нему в Тифлис, он писал, что она дороже ему всех близких, что он ничем не оскорбит ее.
— Какой милый, — сказала Наташа.
Доктор смотрел на нее униженными глазами.
— Вы тоже милый, — сказала Наташа. — Сейчас, доктор, не торопите меня, я только досчитаю до ста…
— Что вы делаете? — закричал он. — Зачем вы раздеваетесь? Я ни о чем не прошу, станьте моей женой.
И тут случилось чудо. Франсуаза прислала ей в колхоз весь свой гардероб, здесь было и для Игоря, какая милая, она постаралась купить очень много нужных вещей и для Игоря. Танечке почему-то прислала туфельки как на годовалую, наверное, забыла, что у Тани уже своя дочь. Что за глупости, Франсуаза ничего не забывает — это и есть туфельки для малышки, для внучки, а Тане Наташа отдаст меховой палантин.