Боги Абердина
Шрифт:
— Заткнись, — сказал Арт.
Они уставились друг на друга, затем Хауи оттолкнулся руками от стола и встал. Он потянулся, зевнул и потер глаза.
— Я иду наверх, — объявил он, ни к кому конкретно не обращаясь, легко взмахнул рукой и отправился к кухне. Выходя из столовой, Хауи, чтобы сохранить равновесие, держался за косяк.
— Хауи — прекрасный художник, — сказал доктор Кейд. — Он делает карты для моих книг.
Сообщение адресовалось мне, но доктор Кейд в это время наблюдал за Артом. Напряжение пронеслось по комнате, словно
Прошла минута. Я слышал, как Дэн с Эллен разговаривают в кухне, как там льется вода и гремит посуда. Доктор Кейд откашлялся.
— Вы не против присоединиться ко мне в кабинете наверху и выпить ликера?
Я думал, что он со мной уже закончил — после моего-то жалкого поведения за ужином.
— Конечно, — заикаясь, ответил я. — Я имел в виду: если это не доставит вам каких-то неудобств.
— Если бы это доставляло мне неудобства, то я не стал бы вам предлагать, — ответил, вставая, доктор Кейд.
Я последовал за ним наверх по роскошной лестнице, неотрывно глядя ему в спину, пытаясь подражать его манере ходьбы. Доктор оставался невозмутимым и абсолютно спокойным, словно океан под ясным небом, его фигура напоминала Аполлона.
Доктор Кейд повел меня по узкому коридору с паркетным полом. На стенах цвета пергамента на уровне глаз висели портреты. Мы прошли две двери по левой стене и одну — по правой. Затем Кейд достал из кармана ключ и открыл последнюю дверь перед небольшой лестницей в конце коридора. Снизу, из лестничного колодца, доносились голоса Дэна и Эллен, было слышно, как звенит посуда. Судя по звукам, ее уже расставляли по местам.
Кабинет доктора Кейда оказался маленьким и теплым, пол покрывал один яркий ковер. Здесь же был камин, облицованный красным и серым мрамором. Над ним я заметил картину — женщина в белом платье, управляющая колесницей; черные кони везли ее к пещере. У дальней стены, где размещался письменный стол, находились книжные полки. Там стояли хрупкие безделушки, маленькие изящные вещицы, крошечные старинные произведения искусства. Это напоминало музейные стенды. С ними резко контрастировали большие книги в кожаных переплетах, с почерневшими лагунными фермуарами и потрепанными краями.
Напротив двери я увидел небольшое окно. Были заметные раскачивающиеся ветки деревьев.
Доктор Кейд прошел к письменному столу и вынул пробку из хрустального графина, наполненного прозрачной жидкостью. Он жестом предложил мне сесть и наполнил из графина два бокала, суженных кверху; из таких обычно пьют коньяк.
— Граппа, — пояснил он, протягивая мне напиток.
Сам профессор опустил нос к краю бокала. Профиль у Кейда был четко очерченным и простым: прямой нос, густые брови, небольшой, не волевой подбородок.
Доктор сделал глубокий вдох.
Граппа оказалась хуже вина и оставила у меня в горле горящий след, а потом вспыхнула факелом в животе. На глаза навернулись слезы, и я в смущении отвернулся. Доктор Кейд отпил из своего бокала, потом опустил его на стол. Мгновение он стоял неподвижно, затем прошел к камину и убрал экран.
Я еще раз попробовал напиток. Он обжигал губы.
— Первый раз в этом году, — я еще ни разу не зажигал камин, — сообщил доктор Кейд.
Он брал поленья из разрубленных на четыре части чушек и аккуратно складывал позади камина, там, где виднелся слой сажи. Затем поставил защитный экран на место и нажал на кнопку в стене. Прозвучало три щелчка, и язык пламени вырвался из-под сложенных поленьев.
— У нас был камин, — сказал я. — В нашем доме в Уэст-Фолсе. Это была огромная железная печка, которая стояла в углу гостиной. Я помню, как принес в дом снег и бросил на него, а потом наблюдал, как снег тает и шипит.
— Это было, когда вы жили с опекунами?
— Нет, — я сделал еще один глоток. На этот раз граппа не показалась мне такой кусачей, только язык онемел в том месте, куда она попала. — Моя настоящая семья жила в Уэст-Фолсе, в Миннесоте. А потом, когда мне исполнилось десять лет, умерла мама. И меня перевезли в Стултон.
Мне все еще становилось грустно вспоминать прошлые годы. Для разговора о печальном требуется подготовка, как и для того, чтобы пережить бурю: нужно проверить, все ли окна и двери закрыты, везде ли накинуты щеколды… А без подготовки тяжелая беседа вызовет ненужные воспоминания, выплеск эмоций.
Я сделал еще один глоток.
— А ваш отец?
— Он уехал, — сказал я. — Когда мне было пять лет.
Лицо доктора Кейда смягчилось.
— А ваша мать умерла пять лет спустя… Это наверняка было болезненно. — Он покачал головой и уставился в огонь. — Вы поддерживаете связь с отцом?
Мне действительно не хотелось об этом говорить. Я ничего не ответил, просто сидел на месте, держа бокал обеими руками.
— Не сомневаюсь, что это болезненная тема, — сказал доктор Кейд.
Я пожал плечами, боясь, что расплачусь.
— Фрейд считал, что ребенку больше всего требуется защита отца, — заявил преподаватель.
— Я помню тот день, когда отец ушел, — произнес я. — «Скоро вернусь», — сказал он. Так и сказал: «Скоро вернусь». Все казалось нормальным. Я помню, что его ложка торчала из чашки с кофе, а от тарелки с омлетом шел пар.
Я обмяк в кресле. Ветка дерева ударила о стекло. Оранжевые языки пламени извивались вокруг дров в камине.
— Я больше об этом не думаю, — продолжал я. — Отец даже не приехал на похороны мамы.
Доктор Кейд ничего не сказал. Несколько минут мы просто сидели молча.
— В седьмом классе у меня начались кошмары, — снова заговорил я. — После прочтения «Приключений Гекльберри Финна». Той части, где отец Гека забирается в окно, а сам он заходит в комнату и видит там отца с сальными волосами, свисающими на лицо. У меня повторялся кошмарный сон — лицо отца в окне. Он смотрел на меня, прижимал руки к оконной раме… — я содрогнулся.