Боги Абердина
Шрифт:
Николь убрала пилку и подула на ногти.
— Что?
— В дом профессора Кейда. Он не против того, чтобы к нам приходили подружки.
— Я не его подружка.
— О-о. Я думал…
— В любом случае Эрику со мной не справиться, — заявила она и высунула язык. Я шлепнул ее по плечу, она рассмеялась и отступила назад.
— В любом случае мы от тебя не слышали, и просто предположили, что ты не заинтересован. Но я уверен, что предложение все еще остается в силе, — сказал Дэн.
Знаю, что мне следовало бы подольше подумать об этом — съезжать ли из комнаты в общежитии и поступать ли в «домашнюю школу» доктора Кейда.
— Странно как-то, — сказала Николь. — А почему он должен жить в том доме?
— Я не думаю, что должен, — ответил Дэн. — Но у Эрика будет большая личная комната, за домом находится пруд, по которому можно плавать даже в каноэ, есть примерно двадцать акров леса. Да вы еще не видели это место зимой. — Он перевел взгляд на меня. — Кроме того, для проекта требуется командная работа. Определенно, работать легче, если живешь вместе с коллегами.
— Первокурсникам не разрешается жить за территорией университета, — заявила Николь так, словно приняла окончательное и неоспоримое решение.
— Я жил там в прошлом году, — сказал Дэн.
Появилась белка и понеслась к деревьям, ее преследовала другая. Они взлетели по стволу вверх.
— Доктор Кейд может обо всем договориться, — заявил Денни и поднял портфель с земли. — Его имя многое значит здесь.
«Соглашайся, — мысленно велел я себе. — Соглашайся, пока не испугался».
— Дай мне об этом подумать, — сказал я. — Можно позвонить вечером?
— Конечно. Вот возьми.
Он порылся в кармане пиджака и достал визитку. Там значились его имя, фамилия, адрес и номер телефона. Николь склонилась ко мне и посмотрела на маленький белый прямоугольник у меня на ладони.
— Классно, — сказала девушка.
Дэн попрощался, и мы смотрели, как он пересекает университетский двор с портфелем в руке.
— Боже, он такой болван, — объявила Николь.
Мы продолжили прогулку, следуя по тропе, которая вела в лес сразу же за Торрен-холлом. Николь и я оставались на узкой тропке, змеей петляющей вниз в овраг и вдоль его краев. Галька и прутики падали вниз, выскальзывая из-под наших ног. Иногда мы слышали всплеск воды в протекающем внизу ручейке. Девушка сказала мне, что запирать себя в четырех стенах — это сумасшествие. Более того, я стану снобом, если буду общаться только с богатыми детками в особняке, да еще — «с профессором в роли богатого папочки».
— Мы больше никогда тебя не увидим, — показательно надулась она.
Я обещал пригласить ее на чай с печеньем, чтобы мы посидели в красивом саду за крыльцом в задней части здания, обсуждая апатичность буржуазии. Она сказала, что я и без того уже становлюсь высокомерным, потом ущипнула за бок и поспешила прочь по тропе. Николь смеялась и взвизгивала, как ребенок.
Я побежал за ней, пыряя под ветки, отмахиваясь от жестких листьев, которые царапали мне лицо. Тропа резко оборвалась, упершись в небольшой ручей. Она продолжалась на другом берегу, поднимаясь вверх по стенке оврага. Николь стояла на скользком от водорослей камне, в ручье, вода лениво текла мимо ее теннисок. Я прыгнул к ней, но у меня соскользнула нога. Девушка поймала меня удивительно сильной рукой, она мгновенно выбросила ее вперед. Я все равно промочил одну ногу, но, наконец, равновесие удалось восстановить.
— Теперь у тебя возникли проблемы, — сказал я и схватил ее за плечи.
Мы мгновение неотрывно смотрели друг на друга. Я чувствовал ее дыхание и слышал, как ветер гуляет в кронах деревьев.
По лицу девушки проплывали пятна — это солнце пробивалось сквозь ветки, от которых и получались блики. Ее руки нежно гладили мои, пока вода заливала обувь.
— Какие проблемы? — прошептала она, поднося губы к моим.
К ее нижней губе прилипла песчинка, приклеившись к красной помаде. Я словно видел нас сверху, стоящих на гладком от воды камне, мимо нас проплывали листья. Николь привлекала меня только в сексуальном плане, это была обычная эротика.
— Николь, — прошептал я.
Я осмотрел землю с другой стороны ручья в поисках плоского сухого участка, на котором можно было бы ее положить. Вести ее в мою комнату? Нет, нельзя. Это слишком далеко. Я потянулся к груди Николь, под жесткую ткань блузки. Она запустила руку мне в штаны спереди, и я ответил ей тем же.
Внезапно девушка шагнула назад и сморщила нос.
— Боже, какая вонь! — воскликнула она и опустила блузку. — Ты чувствуешь этот запах?
Что-то пахло, как гниющий мусор. Я посмотрел вверх по течению, по ветру, наклонился, чтобы прикрыть глаза от солнечных бликов, отражающихся от поверхности воды. Ручей медленно поднимался вверх и разделялся на маленькие потоки. Тут и там торчали кучки сланцеватой глины и горной породы. Благодаря им появлялись маленькие водопады. Ручеек пересекали опавшие ветки и коричневый плющ. Я пошел по ветру. Николь перебралась на другой берег. Тенниски у нее были заляпаны глиной, но она все равно тщательно выбирала путь среди кустиков ежевики и грязных луж с опавшими листьями.
Я увидел впереди неподвижный хвост. Мех был темным и спутанным. Хвост болтался над ручьем, свисая с камня. Я полез вверх по склону.
Это оказалась большая рыжая кошка, наполовину сгнившая. Живот у нее был вспорот, и внутренности полоскались в воде. Кошка умерла в середине ручья. Внутри живота собралась небольшая лужа. Иногда вода снова заливалась туда, а потом стекала в чистый ручей, который пузырился и переливался через сланцеватую глину.
Николь оказалась рядом со мной.
— Бедняга, — проговорила она. — Как ты думаешь, от чего она умерла?
— Вероятно, от бешенства, — сказал я, нашел палку и ткнул ею в кошку. Плоть подалась, как гнилое яблоко.
— Не прикасайся к ней. Еще заразишься бешенством.
— Так палкой же, — заметил я.
— Тем не менее, — сказала Николь и снова сморщила нос. — Мерзко.
Зеленая муха села на открытый глаз кошки, да так и осталась там, потирая передние лапки. Изо рта несчастного животного торчал язык.
— Memento mori, — сказал я.